тся плеск волн, намекая на реку или море.
Передний план занимает поляна. По центру расположен, бликующий посеребрённой поверхностью, столик, сервированный электрическим самоваром, чашками, ложками, блюдцами с вареньем, вазочками с конфетами и пирожными. С краю свисает толстая стопка газет и журналов. Периодически несколько экземпляров падают на жухлую траву. Их подбирает, возвращая на место, Каскад, сидящий в низеньком кожаном креслице. Мужчина тридцати пяти – сорока лет, высокий, полный, уместнее даже сказать – пухлый, укутанный в махровый халат тёмно-синего цвета. На голове его ночной белый колпак, вместо кисточки – лампочка. Она светит, когда на поляне воцаряется абсолютная тишина и гаснет с первым звуком, нарушавшим её. Ноги Каскада покоятся в пушистых домашних тапках. Он иногда извлекает из внутреннего кармана халата блокнот и ручку и производит какие-то записи, сверяясь с открытым перед ним журналом или газетой. Столик освещает торшер, криво стоящий за спинкой кресла. Его абажур зияет серией мелких дыр, словно появившихся от прижиганий сигаретой.
Справа от Каскада – Больше. На вид парень лет двадцати, среднего роста, атлетического телосложения. Белая майка с лямками сидит в обтяжку, подчёркивая объём его грудных мышц и бугристую рельефность трапециевидных. Джинсы чёрного цвета держит, усыпанный заклёпками, ремень. На ногах блестят начищенные туфли. Цвета аналогичного джинсам. По привычке, играя бицепсами, Больше держит одной рукой утюг, второй – белоснежную рубашку, которую всё время гладит, отрываясь лишь на то, чтобы подвергнуть критическому рассмотрению свои труды. Сосредоточенно инспектируя рубашку, в поисках не до конца проглаженных участков, Больше произносит редкие реплики. Гладильная доска стоит низко и поэтому Больше пребывает в нагнувшемся состоянии, при чём спина его строго выпрямлена. Уличный фонарь, стилизованный под газовый лондонский восемнадцатого века, свисает с сосновой ветки и озаряет светом Больше и его деятельность.
Слева от Каскада, в глубине сцены, находится телескоп, шатко стоящий на трёх ножках. Одна, время от времени, подкашивается, тогда громоздкая конструкция падает и приходится воздвигать её заново. Этим, как и наблюдением за небом, занят Док. Сухопарый сутуловатый старичок приблизительно семидесятилетнего возраста. На нём вязанный свитер с чередующими друг друга синими и белыми ромбами. Светлые джинсы заканчиваются внизу белыми кроссовками. Отрываясь от телескопа, Док обращается к калькулятору или счётам, которые занимают поверхность журнального столика, рядом с ним. Производя не кому неведомые подсчёты, он, или что-то торжественно восклицает, подражая эмоциональности Архимеда, свершившего грандиозное открытие, или разочарованно качает седой головой, подобно Эдисону, пока ещё не нашедшего верного способа создания нити накала. С краю столика мерно горит матовым светом ночник.
Ото всех электроприборов, образуя многочисленные петли и узлы, тянутся провода. Они подсоединены к пилоту на пять розеток. Вся эта электрическая паутина находится на краю сцены, буквально свисает с неё. Иногда пилот начинает издавать звуки, намекающие на замыкание. И когда треск усиливается, осветительные устройства мерцают подобно молниям.
Ночное небо скупо на звёзды. Бледное свечение молодого месяца придаёт всему атмосферу таинственности.
Больше (подозрительно рассматривая рубашку): Победа – мгновенна как смерть близкого. Все чувства и разговоры после лишь эмоциональная болтовня на поминках, направленна на воссоздание в памяти яркого образа или значимого события. Но не более того.
Кладёт рубашку на доску и принимается заново её гладить.
Каскад (громко отхлебнув из чашки): Я мыслю многоточиями. Каждое из моих размышлений не обременено логическим завершением. Что есть финал, когда путь к нему изобилует событиями, горестными и радостными, печальными и веселящими, тоскливыми и увлекательными, и прочими и прочее и прочая! Я, мой друг, к тому, что целиком и полностью разделяю ваш тезис. Чайку?
Больше (хмурясь): У вас там водка.
Каскад: Какая разница? Важно, что закусить есть чем. Остальное – нюансы, не стоящие внимания. Ну, же! Не к чему мелочиться.
Поднимается из кресла, наливает из самовара чашку до краёв и, неуклюже переступая ногами, расплескивая содержимое чашки, подходит к Больше. Тот вскидывает утюг, жмёт на кнопку и обдаёт Каскада паром.
Каскад (отскакивая, срываясь на визг): А-а-а-а-а-а-а-а!!! Что ж вы творите, стоеросовый вы юнец! (Возвращаясь к своему креслу, на ходу залпом опорожняя содержимо чашки) Думал, родственную душу узрел, а оказалось обманули меня глаза, да по-крупному. Кстати, о глазах. Эй, Док, что-нибудь разглядели там? Поделитесь наблюдениями.
Док,не отрываясь от телескопа, заводит руку за спину и делает жест, чтобы его не отвлекали.
Каскад: Занят наш доктор. Занятой человек. Ему бы обсерваторию для более приемлемого обозрения. Чтобы качество рабочего процесса было лучшим
