тя нет, с конфетами я погорячился.
За окном светило солнце ярче яркого. Самая подходящая погода для того, чтобы сидеть в душном кабинете. А на выходных, как назло, весь день будет лить дождь, и мама не разрешит совать нос на улицу. Даже через окно. «Вдруг, сквозняк». Сентябрь умел вредничать. Мама же мастерски умела запрещать самые приятные вещи на свете. Не со зла, конечно. А от неизмеримой любви.
Либо устав щуриться от солнца, либо расхотев дразнить себя, я повернулся обратно к доске. Как обычно и бывает, за то время, пока я не отвлекался, а хоть как-то пытался насладиться жизнью, в таких-то условиях, на доске образовалось добротное объяснение новой задачи. Измученного Ваню отпустили приходить в себя на место. Он выглядел так, словно вампир – математика высосала из него не только всю кровь, но и всю радость жизни. Приглядевшись к решению на доске, я смекнул, почему. Потому что на доске ничего не было понятно. Я был уверен, многие сидели и тоже не знали, что происходит, просто не подавали виду. Хорошие актеры. Хочется надеяться, что, когда начнется взрослая жизнь, это пройдет, и люди перестанут делать вид, будто понимают, что происходит. На всяких важных совещаниях и по жизни в целом. Может, этому учат в старших классах. Или в университете.
По взгляду учителя было понятно, что она не будет спрашивать, остались ли у кого-то вопросы. Мол: «тут все понятно, мы только что все разобрали. Такая же задача будет на контрольной». Ольга Викторовна сразу начала искать новую жертву. Сперва желающие, а точнее их полное отсутствие, а затем ее сосредоточенный взгляд начнет скользить по журналу, пока не споткнется о какого-нибудь двоечника. Повисла тишина, над классом скопилась целая куча страха. Умеет же учительница держать паузу, смакуя момент.
Я нервно заерзал на стуле, потому что уже не помнил, когда в последний раз выходил к доске на математике. Но что знал наверняка, так это то, что рана пока еще свежа, нельзя мне выходить. Без понятия, где она, эта рана, просто так как-то сказал мой брат Гоша, когда мама приказала ему сидеть с младшими до ее возвращения домой. У нее были какие-то важные дела в выходной, а бабушка с нами посидеть не могла.
Гоша – он старший, ему уже пятнадцать, Тане – четыре, а мне – двенадцать. Не шибко большая разница. Так бы и я мог остаться за главного и, может, ран бы никаких ни у кого не было. Я даже знал, какое особое лекарство применил бы. В виде пиццы, без мяса, разумеется, но с кучей сыра и поставил бы «Суперсемейку». Или первого Гарри Поттера. Я бы на месте определился, какое оружие сочетается с пиццей – суперспособности или волшебство.
Пока я отвлекался на действительно важные вещи, Ольга Викторовна уже вызвала к доске Настю. Сегодня ей неплохо досталось. Это я про Настю, насчет Ольги Викторовны я не знал, но, судя по ее характеру, с ней что-то каждое утро случается, прям перед школой. Причем, плохое. Поэтому она отыгрывается на учениках, которые в отместку ничего не могут сделать. Только терпеть.
Так вот, Настю сегодня уже вызывали на уроке истории пересказать домашний параграф. А у нее память такая себе. Это все знают, даже преподаватели, но им, как и многим взрослым, все равно будь то плохая память или температура, из-за которой ты на самом деле не можешь идти в школу. «Пей больше жидкости. Воды, а не своей газировки», – обычно говорит мама, кладет в итак тяжелый рюкзак бутылку воды, чтобы не тратиться в столовой и отправляет больного меня в школу. Знания важнее здоровья. А на ночь – кислые морсы, словно под вечер я опять болею, а пока в школе – здоровье целехонько. В школе особая лечебная атмосфера. Помогают компрессы в виде пинков одноклассников и уколов острых взглядов учителей. А трояк за самостоятельную работу – это вместо лечебной микстуры. Проглотил и морщишься.
Настя записала новый пример и уже успела оценить свои шансы на его решение – мизерные. Не было этих шансов вовсе. Бублик! Это понимали все, в том числе и учитель. Ольга Викторовна, словно заряжалась детским страхом на день, жить без этого не могла. Никто не мог помочь Насте, та просто стояла и надеялась, что если долго смотреть на доску, то пример решится сам собой, скобки раскроются и за знаком равно появится цифра, причем, правильная, чтоб без криков учителя, чтоб без двоек хоть и карандашом, но в журнал. Даже со своего четвертого ряда я видел, как мел в руке Насти потихоньку начал крошиться от того, как сильно она его сжимала. Маленькие кусочки один за другим бесшумно падали. Прямо как моя вера во взрослых и в справедливость.
Возможно, вселенная решила, что для десятилетнего ребенка столько стресса слишком много на день, так как в дверь постучали. Вошла, всеми любимый, завуч, у нее на лице всегда была улыбка, словно с утра она надевала ее вместе с очками и так и ходила. Хотя нет, она ее не надевала, потому что улыбка была настоящая, а среди взрослых это редкость. За ней стояла девочка с растрепанными кудрявыми волосами и страхом в глазах, кажется, зеленых, словно к доске вместо Насти поставили ее. Это она правильно. Я бы тоже стоял с такими глазами, если бы умудрился опоздать к Ольге Викторовне. И волосы бы тоже дыбом встали. Хотя, может, они у нее так всегда торчат пышной копной.
– Извините,
