неблизкой войне, будучи уверены, что они не посмеют напасть.
А они напали, напали нагло, уверенные в непоколебимом превосходстве тевтонской расы над необученными и кое-как вооруженными дикими ордами азиатов и скифов… Счастье еще, что мы успели поднять по тревоге и привести в готовность флот, вывести авиацию с прифронтовых полей, начать заправлять и загружать боевые машины боеприпасами, перебросить танковые экипажи – хотя бы часть. И все равно опоздали! Все равно не хватило времени на все!
Первый удар немцев пробил приграничье насквозь, горели поля, горели железнодорожные станции, горели заставы, уцелевшие пограничники отстреливались из дотов до последнего, а через мосты перли они – довольные, сытые, жестокие, мимо всего этого. Сколько было страшного в первые дни, сколько было потеряно по глупости, сколько пришлось бросить, сжечь самим. Какая была драка летом и осенью сорок первого! Такого не было никогда в истории и вряд ли случится еще. Как мы дрались – и мы, и немцы! Молодые, злые, готовые убивать и жечь, не оглядываясь, не считаясь ни с чем. Какая рубка стояла, как черно было в небе от горящих самолетов, а на земле – от горящих танков и деревень!
Невозможно, немыслимо даже представить, что сотворили бы они, представься им возможность напасть на нас врасплох, на спящих. И так-то чуть ли не четверть из первого эшелона полегла под первым ударом, даже не увидев, в какую сторону стрелять. Но уж потом пошло! Быстро вся эта сытая и гордая сволочь поняла, что тут им не Европа. Как они смеялись над нами после Финской, как они учили в своих школах, что русские – тупицы, необразованные, способные лишь повторять, копировать, что вся их техника – дешевое подобие европейской, купленное, подаренное, скопированное. А когда они поняли, что вляпались, было уже поздно.
Первый же наш серьезный контрудар стал для немцев шоком. Первый же мехкорпус, проткнувший растянувшуюся цепочку рвущихся на восток (Drang nach Osten!) частей и по широкой дуге разрубивший еще только формирующийся фронт, вызвал истерику у фюрера германской нации, гениального полководца и великого прорицателя. Прошедшие Польшу, Бельгию и Францию танкисты – коричневая кожа, надменное превосходство сверхлюдей – сходили с ума, встретившись с КВ. Им просто не верили! У немцев были действительно отличные танки, прекрасная тактика, хорошее взаимодействие с авиацией, но все это оказалось слабее наших танков.
Невероятные танковые бои сорок первого за какие-то недели обескровили броневой кулак Третьего рейха, свели его атакующую мощь к мелким тактическим ударам. Почти половина германских танков была выбита только за первые две недели войны. Да, за счет тактики и опыта они брали три к одному, но этого ведь было недостаточно! А когда танки Ротмистрова прорвались в Польшу – в сорок первом?! Это был удар, да! Какие гремели имена – Борис Сафонов[42], Зиновий Колобанов[43], Рокоссовский, Жуков…
Но как они дрались, суки… Не сдаваясь, с яростью, со злобой. Они действительно были тогда лучше,
Наиболее результативный летчик первого года войны. Летая на И-16, «харрикейнах» и «томагавках», он лично сбил от 25 до 30 немецких самолетов (22–25 лично и 3–5 в группе) и погиб 30 мая 1942 года в воздушном бою над конвоем PQ-16.
Командир тяжелого танка КВ, прикрывавшего дорогу в ходе боев на Красногвардейском (Гатчинском) направлении. Согласно классическому описанию, «приняв 19 августа 1941 года бой с германской колонной из 45 танков, он в течение часа уничтожил 22 из них. Ни один из 135 попавших в его танк снарядов броню КВ не пробил». В настоящее время реальные итоги этого боя вызывают очевидные сомнения, но в любом случае имя Зиновия Колобанова известно всем.
