Особенно по субботам…
– Чего?
– По субботам, говорю, веселее. – Он повернулся на бок, чтобы сверху лучше видеть лежащего на соседней койке собеседника. – Когда баня, пиво и танцы. И не в пехоте, а в морской пехоте, это разные вещи. – Матрос, которого назвали Учумом, шумно поскреб выпуклые мышцы груди. – Эх, погуляли мы… Неделю вшей кормишь в окопе, потом топаешь куда-нибудь, режешь проволоку ножиком, ползешь себе носом в грязюку… В часового ножом тычешь, потом из пулемета по тебе стреляют… Красота!
Матрос на соседней койке засмеялся.
– А тут, понимаешь, баня… Фельдшер тебя осматривает, кино кажут. Не, я свое отбегал… Буду снаряды таскать, раз такой здоровый вырос.
– А как же тебя отпустили с бережка-то?
– А я знаю? – развел руками Учум. – Приказ пришел: всех, кто с плавсостава еще жив остался, обратно на корабли. Хотя вроде самый кипеж пошел, матрос-то в обороне сидеть не любит…
В морской пехоте, конечно же, было значительно веселее. Морячков, собранных с погибших или недостроенных кораблей и с береговых служб, обмундировали в защитное, выдали винтовки и без всякой подготовки бросили в прорыв контратаковать. Рев атакующей в тельниках под расстегнутыми нараспашку бушлатами, в бескозырках вместо касок матросни, которая, выставив перед собой штыки и дико матерясь, неслась огромными прыжками вверх, на уставленную плюющими огнем пулеметами высоту, смел немцев не хуже реактивных снарядов.
Когда они ворвались наверх, ни одного убитого немца там не было, так же как и живого, – только брошенные пулеметы и загаженные траншеи. И слава богу, потому что патронов выдали только по две обоймы на человека, а гранат не выдали совсем. Лишь после первых нескольких боев им наконец удалось приобрести вид, подобающий бравым матросам: висящие на ремнях гранаты и подсумки, оттопыривающиеся от пистолетов карманы, ножи, которые висели на таких длинных ремешках, что напоминали кортики.
Когда бригаду переформировали в третий раз за два месяца, в роты стали приходить моряки самых боевых специальностей – рулевые, зенитчики, электрики, которых нужно готовить многие месяцы. Стране было совсем туго, и в цепь слали всех. Чудо, что кто-то еще выжил после многих месяцев такой жизни.
Потом стало легче. Морская пехота стала слишком ценной, чтобы так просто бросать ее на колючую проволоку. Теперь они атаковали как положено: с артподготовкой, с разведкой, один раз даже с приданными гвардейскими минометами. Это была вообще песня: пейзаж выглядел как пустыня Каракумы после пьянки верблюдов – ни травинки, ни кустика. Учум, которого тогда звали Эфой, чуть не обделался, когда над головой с раздирающим уши свистом прошли первые серии похожих на головастиков снарядов «андрюш», потом впереди шарахнуло, и белое пламя поднялось метров на тридцать. Когда они побежали вперед, это даже нельзя было считать атакой – по ним никто не стрелял.
А потом все это кончилось, пришел приказ, и человек пятнадцать из батальона, все бывалые ребята, отправились в распредпункт в Риге, а оттуда – по кораблям.
На
