водой.
Жаль, что не всего санатория, придётся жертвовать «олимпийским богам», то бишь, Москве. Жертвовать щедро – отдать половину, но зато вторая половина санатория – моя! Пусть подавятся там! Сергей Эразмович оставил кресло и нервно заходил по кабинету.
Он был не прочь проглотить весь лакомый кусок, и вначале подумывал об этом, когда стал прощупывать настроения.
Но затем отказался и без сожаления разрезал санаторий пополам: мне половина, а когда и богам всего лишь половину – чем я не небожитель! На том и успокоился. В сказках повторения служат сюжету, в жизни сопутствуют упорным людям, судьбе…
Итак, юбилей, на нём многое и решится. Юбилей для прессы, для ничего неподозревающих работников, юбилей – шарики в небо, для посвящённых юбилей – смотрины.
Так приглашают невинную ничего не подозревающую девушку в зал на всеобщее обозрение, дескать, приди, порадуй гостей, а сами сватают за богатого или перспективного жениха.
Она, несчастная, вся живущая мечтами о принце и любви неземной, порхает среди приглашённых, щебечет о солнце и тучках, а похотливые глаза, пока ещё тайно, ещё осторожно ощупывают её фигуру, талию, грудь…
Нетерпеливые губы облизывает змеиный язык, глаза вожделеют и творят разврат и насилие.
Санаторий, предчувствуя нехорошее, готовился к юбилею стоически, безмолвные стены, покосившиеся балюстрады, и вместе с тем, присущим ему от рождения, величием и достоинством замысла сотворения.
Ничтожества!
Можно разделить на бумаге, можно возвести ограды, можно стать и владельцем моим, но замысла, но вдохновения породившего меня из небытия вам никогда не приватизировать, не украсть, не спрятать.
Тот дух, что сопровождает все великие революции, призванные напомнить самоуверенным господам о не вечности всякого бытия, а тем паче бытия основанного на чьих-то корыстных интересах, на фальшивом благородстве, прячущего свою истинную физиологию под бархатом, горностаевыми мехами и драгоценными коронами, на ложной святости, святой лишь языком псалмов, но всякий раз распинающей слово в угоду тщетного – тот дух вам не доступен.
Да, он умрёт, соприкоснувшись с мёртвым. Вернее, дух покинет творение, так же как первый порыв, первые бойцы, вдохновлённые вечным – погибнут.
Потому что их жизнь – не года, но творение.
И только творцам известно, что вечное может легко умещаться в кратком миге и миг длится вечно.
Люди современные, так называемые исследователи, будут копошиться в архивах, ковыряться в биографиях, выуживать факты, имеющие тот или иной привкус (солёный, сладкий, остро-жгучий, «с запашком»).
Так черви поглощают труп, постепенно превращая его в прах, они, черви, могут рассказать о теле больше чем многие анатомы.
И рассказывают, и пишут, многословно и пышно.
Но чего они никогда не поймут и что им недоступно – что вдохновляло живую плоть отдать свою жизнь во имя жизни других, не требуя взамен
