ивая проклятия.
Но Рекс уже исчез в ближайших зарослях сирени и акации и, несмотря на жестокие побои, едва дыша, из последних сил полз куда подальше, в безопасное место. Вдруг со стороны кухни вновь раздались крики.
Кухарка безжалостно била Немого, держа парня за патлы.
– Ты, мерзкий ублюдок! Хуже того паршивого пса. Я из тебя кишки повыпущу, подлый вор. Я по доброте своей тебе жрать даю, а ты еще и воруешь!
Она голосила изо всех сил, а парень вовсю вопил, тщетно стараясь вырваться из ее железных когтей, – от такого гвалта растревожился весь усадебный двор. Собаки принялись выть и рваться с цепей. Раскудахтались испуганные обитатели курятников. Цесарки с визгом попрятались по крышам, а голуби укрылись на растущих у колодца деревьях. Возбужденные индюки, распустив воротники и хвосты, раскулдыкались, угрожающе переступая с ноги на ногу. С крыльца прилетели павлины и, расправив радугу своих перьев, залились надменными голосами. Из покоев прибежала сама барыня, барчук с ружьишком, барышни с куклами в руках и две по-змеиному извивающиеся рыжие таксы.
В конце концов кухарка отпустила Немого, разразившись слезами и причитаниями.
Тот прыгнул в заросли и как колода свалился рядом с Рексом.
Оба они лежали без сил и почти без сознания – одинаково побитые и одинаково несчастные.
Солнце пригревало, теплый ветер насквозь продувал кустарники, а шелест листвы и жужжание насекомых были настолько сладкими и упоительными, что оба заснули. И оба еще сквозь сон будто бы сетовали на свои беды, тихо и жалобно всхлипывая и поскуливая. Беззвучно подобрался к ним огромный черный кот, давний друг Рекса. Он обнюхал пса, прижался к нему и сочувственно замурчал. Чуть погодя на нижние ветви акации уселись несколько ворон, которые тут же принялись просверливаться через густые заросли и, точа клювы, все смелее опускались ниже и ниже.
– Я еще не подох… – проворчал Рекс, подняв на них полные ненависти глаза и, облизав окровавленное и заплаканное лицо Немого, легким толчком разбудил его.
– Идем отсюда, здесь нас увидят, – заикаясь, пролепетал парень. Они прекрасно понимали друг друга.
– Подожду до вечера! Они готовы меня добить, а я больше не выдержу.
– Ну она тебя и попотчевала! – Немой пожалел друга и пучком травы вытер его бока и гноящиеся глаза. Рекс с благодарностью постанывал.
– Прогони этих мерзких носачей, – проворчал он коту. – Эти падальщики хуже людей.
– Давай я отведу тебя в хлев, я знаю хорошее место там под яслями, – предложил Немой.
– Скоро полдень, и эти визгуны-овчарки могут меня схватить, а сил у меня нет. Пить хочу… пить…
– Пойду посмотрю, нет ли кого у воды, – заботливо сказал кот.
– Лежите, воды я принесу.
И принеся в каком-то черепке немного воды, Немой стал подсовывать ее под нос другу.
– А голубков-то ты у меня утащил, – обернулся он к коту.
– Кузнецкий Ендрек их утащил! Свинья видела, у нее спроси. Это сущий разбойник, он и воробьев из-под аистового гнезда стащил! Даже сорок не пожалел, а старая трещотка на меня за это так набросилась, что я едва ноги унес. Настоящий вор, он теперь еще к соловьиным гнездам присматривается. Попугай уже накричал на него.
– А ты не крутись около попугая! – предостерегающе проворчал Рекс.
– Кузнецкий Ендрек! Ну погоди, негодник! Загоню гусей и, может, принесу тебе что с обеда. Подожди меня! – И Немой засвистел в два пальца так пронзительно, что испуганные вороны удрали в парк.
Кот тоже вылез, осторожно пробираясь окольными путями в сторону кухни.
Как раз прозвонили полдень, и усадебный двор начал наполняться шумом животных и человеческих голосов, грохотом повозок и тяжелой поступью гонимых стад. Заскрипели колодезные журавли. Свиньи нетерпеливо завизжали в своих свинарниках. Ласточки расщебетались на минуту и тут же умолкли, а затем все голоса как будто сгорели в солнечном огне и рассыпались в томной тишине жаркого полдня.
Рекс, зализывая рану, оставался начеку, водил ушами, иногда поднимал голову, время от времени потягивал ноздрями воздух, а порой, тихонько постанывая, начинал дремать.
Солнце играло свой полуденный гимн: горячий воздух дрожал музыкой пламени, так что все голоса природы – а было их бесконечное множество – слились в золотую симфонию света. Все вокруг обернулось звуком, цветом и вместе с тем обрело какие-то призрачные очертания. Демон зноя, полудница с ястребом на голове проплывала над землей, и чего касались ее золотистые одежды – то высыхало в прах, а куда падал ее желтый, как цветы цикуты, взгляд, там смерть собирала богатый урожай: птица вдруг сваливалась с ветки, увядали деревья, насекомые падали замертво,
