style="font-size:15px;"> – Так мама целую комнату будет одна занимать, а мы… может, я буду жить…
– Маша, даже не мечтай… Не разрешаю! – перебил её Георгий Федорович. Говорил он не особенно много, но в семье с ним спорить не решались. А ещё Машке вспомнилась история с папой Риты. И почему-то Машка ни капельки не жалела, что тогда рассказала о нём правду. А вот такую же правду (ну, видела ведь Георгия Федоровича в кустах кладбищенской сирени, а с ним девушку…) да ни за что бы не рассказала. Однако рассуждать на отвлечённые темы времени не оставалось.
– Я за тебя отвечаю! – ткнул в Машкину сторону узловатым натруженным пальцем.
И, странное дело, у Машки от такой постановки вопроса просто трудовой зуд появился.
– Понятно. – И обращаясь к тёте Люде: – Мне что сначала: кашу варить, или постели собирать?
– Вари. Я соберу. Ну, и отцу помогу, где поддержать какую железяку.
И как же прав оказался Георгий Федорович! Дважды прав! В сервисе сутками пропадал так, что вечером завёрнутую в старое полотенце кастрюлю с горячим ужином тётя Люда собственноручно относила ему.
– Ну хоть раз в сутки должен человек горячего поесть? – и поправляла перед зеркалом причёску.
Как-то днём Машка готовила уроки, ходила по комнате из угла в угол и учила спряжение глаголов, когда дверь неожиданно распахнулась, и в комнату пьяная и грязная ввалилась её мама.
– Ух, ты! – и свалилась на аккуратно заправленную кровать тёти Люды. – Не… не… ждали? – икнула и, запрокинув голову, то ли захрипела, то ли захрапела.
Машка, забыв замкнуть комнату, кинулась в автосервис, к Георгию Фёдоровичу. Тётя Люда как раз с мальчишками в поликлинике была, прививки по срокам подошли.
Георгий Фёдорович, не сказав ни слова, только кивнул, и так, не переодевшись, в промасленной куртёжке и штанах, подпоясанных верёвкой, кинулся домой, обгоняя Машку. Прибежав следом, Машка застала такую картину: Георгий Федорович держал за шиворот её маму и вёл к выходу из комнаты. Она же очумело осматривалась по сторонам и только хватала воздух ртом.
– Тут у меня дети живут! – потряс её легонько. – Чтоб ноги твоей здесь не было! Поняла?
– Не дура. Поняла. Но я где… теперь живу? – пошатываясь, пыталась извернуться так, чтобы увидеть, кто же её держит. И Машке вдруг показалось, что мать её-то даже не увидела. Ведь глазом не повела в её сторону.
– Может, она меня не… не узнала? – еле слышно спросила Георгия Фёдоровича.
– Ты это… не расстраивайся. Она и себя то, похоже, не узнаёт, – и почти понёс её в соседнюю комнату, поскольку ноги у неё заплетались, а руками она пыталась изобразить не очень цензурный жест. Отнёс и вернулся к Машке.
– Руки грязные. Налей воды, горло пересохло, – и залпом осушил целую кружку.
– Ей же ещё несколько дней в санатории пребывать.., –
