сокровенную мысль Димка, – в общем, можно я буду… – посмотрел на Машку, явно начинающую подозревать, что хочет сказать Димка и потому покрасневшую до корней волос, – копить деньги у вас. Это… – теперь покраснел и Димка. Тётя Люда села на табурет, вытерев подолом платья вдруг вспотевший лоб, – Машке на свадебное платье.
– Э… э… м… – переводил взгляд с Машки на Димку Георгий Фёдорович.
– Ну я через год на работу, Машуне ещё девятый и десятый заканчивать. А там я в армию. А в армии денег не платят. Тут у соседей свадьба была, а потом такой скандал… Оказалось, кто-то по пьяни наступил на подол невесты и чуток оторвал. А платье это оказывается бешеных денег стоит. Ну вот… пусть пока копятся.
– А ты у Машуни -то спросил? Ну насчёт свадьбы… – выдохнула полной грудью тётя Люда.
– Так… рано пока, – развёл руки в стороны Димка.
– А что не дома? Матери приятно, сын вырос хорошим человеком! – заключил Георгий Фёдорович.
– Так если у них «трубы гореть» начнут, любую заначку отыщут, – объяснил ситуацию Димка.
– Пьют? – как бы между делом спросила тётя Люда.
– Не так, чтобы очень, но бывает. А если уж заусит… Так что у вас мне спокойнее.
– Давайте за стол, ужинать. Мужики – мыть руки, – скомандовала тётя Люда.
– Я… домой, – направился к дверям Димка.
– Чего вдруг? Уху Машуня варила. Садись! – улыбалась тётя Люда.
А весной, в самом начале мая, весь дом и двор, в котором жила Машка, гудел в предпраздничной суете, кто-то по привычке Первомай отмечал, а все вместе – День Победы. Обычно мужики сколачивали напротив стаек столы из досок, а вдоль них – лавки. Женщины готовили, у кого что кошелёк позволял, и накрывали столы. И не было такой семьи, в которой бы кто-нибудь да не погиб за Победу. Поэтому среди угощений стояли гранёные стаканы, на четверть наполненные водкой, накрытые ломтиком почему-то непременно чёрного хлеба.
– У всех хлеб чёрный. Почему? – посмотрела на бабу Шуру Машуня.
– Так какой хлеб в войну был, такой вот и… Им оттуда всё видно, – кивнула куда-то вверх баба Шура, – пусть знают – помним, – вытерла пальцем непрошенные слезинки. – И все пусть знают – помним! – погрозила кому-то натруженным кулаком. – Моему повезло. Вернулся. Сын у нас родился. Да долго не протянул. Весь израненный… болезный…, – и, махнув рукой, ушла. Машуня хотела было догнать бабу Шуру, спросить, кто и что должен знать. Кому кулаком – то грозила? Но увидела её сгорбившуюся спину, вздрагивающие плечи и передумала.
Для Машки эти дни были сущим кошмаром! Потому что и тётя Люда, и Георгий Фёдорович не оставались в стороне от всеобщего веселья. И тоже, что называется, были под градусом. И тут успевай следить за четверыми сорванцами. Вот Гошка- младший рыбкой юркнул под стол и тут же выскочил с громким рёвом. Оказалось, хотел проскочить под столом до другого его конца, но врезался лбом в перекладину. Пока тётя Люда
