произнёс боцман. И вдруг он начал истово молиться, чего не позволял себе раньше. Холодные брызги таяли на обветренной коже. Густые рыжие усы скрывали шепчущие губы. Боцман был рослым и кряжистым, основательным, будто гора.
Судно качалось из стороны в сторону, делая наклон ровно на двадцать градусов, в единой амплитуде с волнами. Капитан отлично справлялся с гневом погоды.
Могучий ветер, будто неразумное дитя, играл с кораблём. Швырял, как щепку, норовил перевернуть вверх металлическим дном. Свирепые волны захлёстывали нос корабля. Волглый ветер завывал в ушах. Ледяные порывы секли, как плети. Свет, будто острый нож, разрезал непроницаемую тьму и полоснул по глазам.
– Маяк! Вы видели? Маяк! – пробасил бородатый механик. – Нам бы где-нибудь затаиться!
Шквал поглотил его отчаянный крик. Бородач упрямо стиснул кулаки. Он считался самым опытным в команде. За семнадцать лет, проведённых в разных рейсах, он никогда не видел столь мощного шторма. Разгневанная стихия несла угрозу для жизни. С людьми можно договориться, разъярённой природе нечего противопоставить. Чудовищная волна ударила в носовую часть судна и серьёзно повредила систему навигации. Беспомощный корабль дрейфовал в бурю посреди открытого моря.
Члены экипажа и двое работников почты собрались в капитанской рубке. Они жарко спорили. В небольшой каморке сделалось тесно и душно. Вездесущие волны бились в хрупкое стекло иллюминатора.
– Я не хочу умирать, – взвизгнул юный матрос после очередной болтанки. Это был его первый выход в море. Салага позеленел лицом и, кажется, был готов исторгнуть содержимое желудка.
– И всё-таки нужно было тебе пойти с Варькой в подсобку, – хохотнул лоцман. – Хоть с бабой познакомился бы.
Он залихватски ухмыльнулся и подмигнул парню, которому едва исполнилось девятнадцать. Юноша ещё не знал жизни, не чувствовал её запаха и вкуса по-настоящему. Пребывая в замкнутом пространстве около месяца, моряки узнали характер друг друга. Хотя лоцман и прожил долго, но всё же боялся смерти. Мечта о спасительной гавани объединяла их и не давала окончательно пасть духом.
Парнишка засмущался и спешно отошёл к стене, но было заметно, как он напряжённо прислушивается к голосу штормового моря. Скромного опыта недостаточно, чтобы удерживать равновесие при сильной качке. Когда судно наклонилось влево, он вцепился в лоцмана.
– Не переживай, бог любит чистые души, – с грустной иронией проговорил лоцман и похлопал юнца по плечу. В последние минуты они сплотились перед смертельной опасностью.
– Я вижу маяк! – разглядев луч надежды, воскликнул капитан.
Неумолимая волна несла небольшое почтовое судёнышко прямо на скалы. Двигатель недовольно урчал, сопротивляясь воле стихии. Корабль дал крен и упал набок. Электричество погасло. Начался хаос. Прошло несколько тягостных, пугающих мгновений, прежде чем «Связной» вновь вернулся в прямое положение.
– Сворачивай! – завопил худощавый старпом, и его требовательный окрик утонул в грозовом раскате.
Молния разорвала чёрный свод на куски. Казалось, мир перевернулся – море превратилось в небо, а небо теперь под килем. Скалы приближались, и столкновение неизбежно. Волна-убийца играючи несла маленький, но отважный почтовый корабль вперёд.
Ориентир во мраке для сбившихся с курса мореходов, надёжное пристанище смотрителей. Дом света – так называли этот маяк жители Рыбацкой Бухты. Краеугольный камень в его основание заложили в конце восемнадцатого столетия. Остров соединили с материком искусственной насыпью, образовавшей покатые склоны, резко обрывавшиеся у неровной кромки моря, которое не отличалось смирным нравом. Маяк располагался на верхней точке скалы и возвышался над акваторией на девяносто метров. Яркий свет в сто семьдесят тысяч свечей превосходно видно на расстоянии шестидесяти километров. Прогресс добрался и сюда. Когда-то давно на башне зажигали огонь и окружали его зеркалами. Не обходилось и без несчастных случаев. Однажды во время пожара сгорел пожилой смотритель. Чуть позже пламя заменили керосиновыми фонарями и линзами Френеля, делавшими свечение ярче. В тот период на маяках использовалась ртуть для поддержания определённой скорости вращения линзы. Чтобы очистить жидкий металл от пыли, хранители света процеживали вещество через ткань. Ядовитые пары отравляли смотрителей и порой доводили до помутнения рассудка. Теперь путь мореплавателям указывают светодиодные лампы, которые меняют раз в пять лет.
Михаил Северов бодро поднимался по винтовой лестнице, отсчитывая беззвучные шаги. На застеклённую площадку, откуда открывалась чудесная панорама, вели триста восемьдесят ступеней. Предстояло протереть лампу смоченной глицерином тряпкой. Так положено делать, чтобы линзы не покрывались конденсатом.
Дежурство на маяке длилось месяц. Целых тридцать дней вынужденного одиночества, которое вовсе не тяготило Михаила, напротив, он находил в уединении прекрасные
