ни зерна, ни муки, ни корма». Но Харлан отказывался им верить, то и дело переходил на крик и пускал в ход угрозы, чтобы, как он выражался, «были удовлетворены наши насущные потребности»[56]. Тем временем старая форма Массона окончательно превратилась в лохмотья, и компания Харлана устраивала его все меньше. Ему совершенно не нравилось обирать бедных крестьян.
Мессианский комплекс Харлана проявлялся все чаще. Он не боялся врачевать и, несмотря на рудиментарность своих медицинских познаний, лечил местных жителей от инфекционных болезней. Одна из его пациенток якобы воскликнула однажды: «“Дайте мне взглянуть на моего спасителя, ему я обязана вторым рождением!” Она простерлась передо мной и не пожалела проявлений истового обожания»[57]. Харлан был на седьмом небе. В Дера-Исмаил-Хан он вошел уже мало в чем сомневающимся и чрезвычайно довольным собой.
Массон воображал, что знает Индию, но Дера-Исмаил-Хан стал для него потрясением. Городок оказался отвратительнейшим во всей Азии, настоящим гнездом самоназначенных шпионов и неудачников. В Дера-Исмаил-Хане можно было купить что угодно и кого угодно. Там кишели лошадиные барышники, торговцы-индусы из Бомбея, святые и грешники (по большей части последние), афганские паломники, потомки Пророка, святоши-скитальцы разной степени искренности, алхимики, прижимавшие к груди полные тайн книги, и тяжело навьюченные верблюды. Харлан разбил лагерь на окраине города и развернул свой американский флаг[58]. В считаные дни стали ходить слухи, что он привез в ящике Шуджа-Шаха[59]. Уж такой это был город.
Наместнику Дера-Исмаил-Хана, набобу, Харлан сразу не понравился. Он счел американца скользким типом со слишком подозрительной поклажей. Если он и не привез в ящике Шуджа-Шаха, то «непременно имел замысел устроить в форту взрыв, отчего погибнет гарнизон и разом рухнут стены»[60]. Набоб тревожился не зря. Харлан не собирался долго ждать. Он приглядел расположенную неподалеку крепость Тахт-э-Сулейман, или «Трон Соломона» – холодную, серую, стоявшую на вершине отвесной горы, на семи ветрах. Оттуда можно было контролировать лежащую внизу долину. Харлан уповал на то, что, посулив денег, сумеет подбить гарнизон крепости на мятеж, после чего она перейдет к нему в руки. Во время раздумий, как настроить гарнизон против их командира Сирва-Хана, его осенило: надо начать собственную маленькую священную войну. «Сирва, – говорили его люди гарнизону, – подлый раскольник, пролив его кровь, вы очистите свои правоверные души, вас будут славить как гази, святых воинов. Не медлите!»[61] Первый американец, ступивший на землю современного Пакистана и Афганистана, принес туда джихад за американские деньги. Divide et impera, решил Харлан[62]. Разделяй и властвуй!
Любуясь, как солнце садится за его гигантским флагом, Харлан был настроен возводить империи. «Посреди этой дикости, – писал он, – флаг Америки казался плодом воображения, но был при этом предвестником
Ibid., 93.
Ibid., 92–3.
Macintyre, Josiah the Great, p. 73.
Chester County Historical Society, Harlan Papers, ‘Oriental Sketches’, 96.
Ibid.
Ibid., 95.
Ibid., 99.
