– и он очутился в саду наместника. Вся пыль, весь хаос остались снаружи, внутри же «цвели многокрасочные цветы», в озерах отражались «апельсиновые и гранатовые деревья, сгибающиеся под тяжестью плодов», по безмятежной поверхности пруда скользили бесчисленные белоснежные гуси. В жизни Массон не видывал такой красоты[78].
Сыну и визирю наместника Аллахдад-Хану, общество Массона понравилось. Нравился ему и алкоголь. А когда Аллахдад-Хан был пьян, общество Массона нравилось ему особенно. Массон привык к стуку в дверь по ночам. «Как-то вечером Аллахдад-Хан вернулся домой настолько пьяный, что пришлось придерживать его в седле»[79]. Проезжая мимо скромного жилища Массона, визирь остановился посреди дороги и потребовал, чтобы тот вышел и выпил с ним за компанию. Вся свита визиря принялась барабанить в дверь, в окна и в стену, пока заспанный Массон не вышел, наскоро одеваясь и силясь улыбнуться. Он еще не успел застегнуться, а ему в руки уже сунули чашу, и вся компания устремилась во дворец. Качаясь в седле и разглагольствуя о поэзии и любви, Аллахдад-Хан «не выпускал мою руку, я поспешал рядом и очень боялся копыт его коня… Когда мы достигли покоев, он распустил всех, кроме двух-трех людей и своих музыкантов. Он был в приподнятом настроении, просил меня остаться, чтобы мы, по его словам, наделали снарядов, переправились через реку и напали на сикхов. Потом он показывал рисунки и пел песни на слова Хафиза, но это длилось недолго»[80]. Под действием вина Аллахдад-Хан уснул, пуская слюни и совершенно счастливый.
Ты, странник,
Ты, оставляющий все это позади,
Не спорь с нами,
С теми, кто пьет чашу
До самого дна.
До сотворения мира
То был единственный наш дар.
Мы вкушали полные чаши
Сладчайшего небесного нектара
И горькое вино утрат[81].
Массон обошел на цыпочках храпящего визиря и отправился домой, на боковую.
То ли вино было тому виной, то ли наместник стал поглядывать на него с подозрением, то ли победила охота к перемене мест. Так или иначе, в один прекрасный день Массон «повстречал факира, который, узнав о моем желании отправиться в Кабул, стал уговаривать меня не медлить. Мне понравился его облик, знакомые убеждали ему довериться, и я сразу решил уйти с ним». Факиры – святые люди, жившие на подаяния незнакомых людей, – часто встречались на дорогах Индии. В тот же самый день Массон отправился в путь вместе с ним, «решив, что все будет хорошо»[82].
Возможно, пение стихов Хафиза при первых отблесках зари, с затуманенной вином головой, сыграло в этом внезапном уходе кое-какую роль.
Ты долго раздумывал,
Что ж, теперь ныряй в море.
Пусть волны накроют твою голову.
Боишься глубины?
Хочешь мочить волосы по одному?
Бог свидетель,
Так ты никогда ничего не узнаешь[83].
Ibid., p. 54.
Ibid., p. 55.
Ibid., p. 56.
Adapted from Paul Smith, The Divan of Hafiz, New Humanity Books, Melbourne, 1986, Ghazal 10.
Masson, Various Journeys, vol. 1, pp. 58–9.
Adapted from Thomas Rain Crowe, Drunk on the Wine of the Beloved: 100 Poems of Hafi z, Shambhala, London, 2001, p. 8.
