– Святого Георгия.
Он улыбнулся и головой покачал:
– Вот так получилось: один лишь взгляд Спиридоновой, а я и орденом награждён, и в живых остался. Ведь если бы я хоть на день раньше в часть вернулся, то в той же воронке вместе с моими товарищами лежал бы. Знаешь, такие вещи действуют почище любого спиртного – о наркотиках не знаю, никогда не пробовал, хотя среди моих знакомых многие белым порошком баловались. Верил бы я во всякую хрень, мистику например, свихнулся бы, право. Но я здравомыслящий человек и понял, что это просто совпадение, и всё. Выбросил это из головы, много всякого другого было, над чем следовало задуматься.
И он снова головой покачал, а потом дальше свой рассказ повёл:
– Отречение царя для армии стало бомбой замедленного действия. Вначале солдаты были в смятении, а затем потихоньку понеслось. Очень много в этом направлении поработали агитаторы: и большевистские, и эсеровские, да, возможно, и германские агенты этим пользовались. Призывы бросать оружие и разбегаться по домам звучали всё чаще. В нашей части такие агитаторы тоже появлялись, но мы же не в окопах вшей кормили, образно выражаясь. Мы пусть и в ближнем, но тылу были, поэтому агитаторы эти легко выявлялись и зачастую самими солдатами из расположения части выдворялись.
Но тут я сам попался. Письмо из дома получил. Когда прочитал, что папеньку в тюрьму посадили, готов был с шашкой наголо идти его из застенка выручать. Что же это за люди страной управлять вздумали, если таких патриотов, как мой отец, в тюрьмы сажают? Вот эта мысль начала меня всё чаще и чаще донимать. А вскоре ещё одна новость меня просто ошарашила, даже сейчас переживать начинаю. Представляешь, нашу батарею приказали расформировать! На фронте затишье наступило, вот командование и решило не только новых офицеров не присылать, а и меня в запас уволить, я же как вольноопределяющийся в армию попал. Ну а чтоб немного подсластить эту пилюлю, мне за военные успехи пожаловали орден Станислава третьей степени со скрещёнными мечами.
Ещё пара глотков воды. Смотрю, у дядьки моего, хотя внешне он вроде совершенно спокоен, внутри всё, по-видимому, бурлит, вон даже жилы на шее напряглись. Пришлось ему ещё немного передохнуть, и лишь после этого он свой рассказ продолжил:
– К концу мая 1917 года вернулся я в Москву. Там непонятно что творилось. Отец всё ещё в тюрьме сидел, свидания с ним не разрешали. Передачи принимали – и всё, говорили, что и этого довольно. Я разузнал, где Спиридонова находится, и пошёл к ней. Она в это время как раз в Москву приехала. Вообще в 1917 году она на одном месте редко надолго задерживалась, всё по стране металась: то в Москве, то в Петрограде, то на юг отправлялась. И везде выступала, встречалась с разными людьми, в спокойствии совсем не бывала. Шёл к ней как на заклание. Не знаю почему, но мне показалось, что лишь она сможет мне помочь отца из застенков вытащить.
Вот ведь как бывает. Один раз всего удалось мне её послушать, но этого хватило. Убедила она меня практически во всём, хотя признаться следует,
