а правда, где? В их почтовом отделении знакомая приёмщица прочитает обратный адрес, вручит конверт с понимающей улыбочкой… Назвал почту на другом конце города, до востребования. И чтобы на штампе не читалось название Центра, размойте там как-нибудь, пожалуйста.
***
Дома Вася соврал, что у него бессимптомный грипп, как бы не заразить дочку – и переехал на неделю к матери. Что он прошёл в эти семь дней – семь кругов ада…
Приходя с работы, упирался взглядом в телевизор и к ночи понимал, что не слышал ни слова, не видел ни одного лица. В голове бились, теснились, наползали друг на друга картинки, мысли, воспоминания.
До Кузи у него была девушка. Она его всё время воспитывала: «Кто так режет хлеб? Фу, не шаркай при ходьбе. Ты во сне хрюкаешь – как-то контролируй себя, что ли». Изящно выедала мозг десертной ложечкой.
И другое вспоминалось, с Кузей. Однажды проснулся, а она, облокотившись о подушку, его рассматривает.
– А ты знаешь, что когда спишь и вдыхаешь воздух, так мило похрюкиваешь, как поросёночек? – и поцеловала в нос.
***
Совсем свежие воспоминания… У Кузи мастит: они разрабатывают грудь, массируют, сцеживаются, делают компрессы….. Плачет от расстройства животика дочка, вскрикивает и плачет от боли Кузя и, закрывшись в ванной, Вася белугой ревёт в тёщин халат. «Господи, за что ей такие страдания, перенеси их на меня, пусть лучше я мучаюсь».
Тайком вызвал скорую. На вопрос диспетчера, что с больной – сказал, что «в груди у неё будто камень, наверно, плохо с сердцем». Знал, что не соврёшь – они по своим птичьим правилам могут и не приехать.
Врач – парень с серым лицом, с синяками под глазами. Пожал плечами, велел завтра сходить к специалисту. Вася понял, что сейчас они развернутся со своим оранжевым чемоданчиком и уедут. Схватил парня за грудки:
– Гад, сделай что-нибудь! Её же сейчас как заживо ножами режут! Тебя бы так! Осталось в вас что-нибудь человеческое?!
Успокоила Кузя: уже умытая, улыбалась сквозь слёзы, как солнышко после дождя, гладила его багрово-свекольное, искажённое лицо: «Васик, ты что? Милый, милый».
…Вспомнились их ожесточённые споры: из-за кормления, из-за срыгивания, из-за пустышки. Гамлетовское «быть или не быть» – чушь собачья по сравнению с мучительной дилеммой: «Пеленать или не пеленать?».
У Васи сердце от жалости замирало. Вот ребёночек девять месяцев лежит шариком, комочком, как его природа-мама уложила. И тут – ослепляющий безжалостный свет, холод и твёрдость стола, зычный рёв голосов – караул, конец маминому раю!
А тут тебя грубо, властно распрямляют по стойке «смирно», складывают как у солдатика ручки-ножки, всовывают в испанский сапог жёстких казённых пелёнок, туго связывают – и держат полешком часами, сутками! Это же пытка над беспомощным существом, по сравнению с ней садисты просто ляльки.
– Но так
