день за днём объедаемая коровками, подсушена-поджарена она солнцем, блёклая, а на ней, чуть только лишь брызнет из непонятной полутучки блестящими каплями, ясно различимы грибные эти круги – трава на них ярко-зелёная, что твой газон, и шляпочки опят россыпью торчат!.. И сразу кидаешься по этим кругам то в одну, то в другую сторону: ведь исходил тут уже всё днём – грибов не было!
А ежели дождь вольёт настоящий – иное дело. Если не совсем уж ливень с грозой, то тоже собираешь грибы – их ещё больше! А так укрыться негде; отец распаковывает прорезиненный армейский плащ – непременный атрибут стережбы, и под ним вдвоём укрываемся… Накануне стережбы алгоритм постоянен: вечером достаются «с потолка» (с чердака) этот плащ химзащиты, кнут, достаётся ножичек складной типа швейцарского (иногда, например для заготовки подсолнухов, берётся штык-нож, которым режут свиней и коров); варятся на ночь картошка и яйца, покупается, если есть в магазине, коляска краковской колбасы, конфеты ещё, карамель «Вишня» или «Слива». Если уж погодка осенью дышит – отцу ещё здоровенные, тоже военные, сапоги, и сапоги нам с братом – полдня в них грязь месить, сидеть да бегать. Теперь не босиком, как бегали за скотиной по этим же лугам и тропкам и отец, и дед, и, наверно, прадед, а с экипировкой всей военной мощи бывшего СССР.
Когда братец был поменьше и тоже ещё ездил на велике, то через плечо была у него пастушья сумка – сумка от противогаза. Потом и я пытался ходить с этой сумкой, книжку и еду ́ в ней таскать, но она невместительная, да в деревне с чем-то через плечо щеголять «по-бабски» неуместно. Так что грибы, впав в азарт, набирали в обычный пакет или сумку, которые с собой носили, а то и в карманы плаща, даже в майку. Иногда, если был уже вечер, я освобождался от обязанности гнать коров обратно и с грузом опят посылался по другому пути, по асфальту, домой, чтобы мать, начав уже жарить только что подкопанную молодую картошку, жарила её с грибами. И какой вкус, какой аромат!.. Лет двадцать не едал я этих опят, этой картошки.
В последние годы летом неимоверная сушь, дождей нет вообще. Картошка еле родится, больная вся, протравленная добровольно химией. Какие тут опята. Хоть трава-то здесь буйная, но сухая, быстро выгорает. Еду дальше – трава даже скошена (не косой – косилкой), всё выгоревшее, должна быть земляника, торчат листочки, но и она подчистую выгорела. Но я-то знаю – спускаюсь, бросив велик, прямо к речке. Тут, вплотную к воде, среди хвоща и лапчатки, можно найти и зелёные листья, и красные ягоды, и хорошие, не иссохшие, кусты чабреца. Иной раз я, приехав не в сезон, даже в августе, в сентябре, даже по грязи в октябре сюда прикатываю и всё равно собираю, чуть не как ягель из-под снега выкапывая, эти крошечные, кругом давно пожелтевшие, а у речки зелёные листочки душицы! Понятно, что сельским жителям непонятно, что там можно собирать и зачем.
С пакетом на руле с пахучими чабрецом, шалфеем и земляничными листьями выруливаю выше, ближе к дороге. С этой стороны дорога ещё как-то обозначена, к ней
