и отрочестве, во время каникул Фрэнка, они с Мэри так много времени проводили вместе, так тесно общались, что он не ведал с ней того глубинного страха, который так часто лишает молодого человека дара речи. Она же, в свою очередь, до такой степени привыкла к добродушию, юмору и веселью приятеля, настолько искренне полюбила и его самого, и его чудачества, что с трудом смогла бы четко определить, когда его к ней отношение переросло в иное чувство.
Беатрис лишь подлила масла в огонь. Обладая живым нравом, болезненно не совпадавшим с ледяным высокомерием благородных родственников, она нередко подшучивала над отношениями Мэри и Фрэнка. Да, она их дразнила, хотя инстинктивно сдерживалась в присутствии матушки и сестры, чем невольно превратила их троих – себя, брата и подругу – в заговорщиков, как будто речь действительно шла о чем-то серьезном. Конечно, наивная Беатрис вовсе ни о чем таком не думала. Она просто была не очень умной, легкомысленной и совершенно непохожей на своих родственниц из семьи Де Курси. Да, поведение девушки резко отличалось от поведения молодых леди из замка Курси, но все же и ей было присуще благоговение перед голубой кровью. Более того: к чувствам Де Курси добавились чувства Грешемов. Леди Амелия больше всего на свете боялась испортить родословную, но при этом считала, что золото всегда остается золотом. А вот Беатрис стыдилась предстоящего брака сестры и в душе не раз повторяла, что даже самые веские практические соображения не заставили бы ее выйти замуж за мистера Моффата.
Она поделилась мыслями с Мэри, и та согласилась, потому что тоже гордилась наличием благородных кровей, пусть и по линии дядюшки, и подруги с горячей девичьей откровенностью принялись обсуждать великие достоинства семейных традиций и чести. Беатрис говорила в полном неведении относительно обстоятельств рождения Мэри, а бедная Мэри рассуждала в равном неведении, но не без грозного подозрения, что какой-нибудь печальный день принесет пугающую правду.
В одном Мэри не сомневалась: ни богатство, ни мирское превосходство не могли поставить кого-то выше ее. Если бы она родилась благородной леди, то смогла бы выйти замуж за любого джентльмена, и если бы самый богатый человек Европы положил к ее ногам все свое состояние, при желании она была бы готова дать взамен еще больше, но никакие драгоценности не заставили бы ослабить оборону сердца, нарушить защиту души, утратить присутствие духа хотя бы на долю секунды.
О, если бы она родилась благородной леди! Возникли странные вопросы: что делает благородным мужчину? Что делает благородной женщину? В чем заключается внутренняя сущность, духовная квинтэссенция той привилегии в обществе, которую мужчины называют положением, которая заставляет тысячи и сотни тысяч людей склонять головы перед немногими избранными? Что дает, может дать или должно дать эту привилегию?
Мэри нашла ответ на вопрос: только абсолютное, осознанное внутреннее достоинство способно принести привилегию ее обладателю, позволить ему
