и даже коммунистом со стажем.
Толпа, на фоне которой карлик распинался, внимала и рукоплескала от восторга.
«Черномор… колдун Черномор!»
На смену «Черномору» к микрофону вышел банкир, тоже лысый, маленький, узкоплечий и с брюшком. Он дёргал бесформенной бородкой.
Ни дать ни взять – гном садовый. За гномом стояли две девицы с плакатом «Объединённый банк» и демонстрировали толпе обнажённые ляжки.
Картинка в телевизоре сменилась, и пол-экрана заняло лукавое лицо полупьяного президента. Говорил он невнятно, развалившись в кресле на фоне малахитовых колонн.
Невольно я представила президента блюющим в золотой унитаз.
«И этот… тоже Черномор!»
Я отвернулась, оглядела скромные стены избы и расстроилась. Суженый на фоне лукавых, старых и лысых мегабогачей выглядел нелепой фантазией.
«А жаль!»
– Скудель, – обронила Жива, заметив мой взгляд. – Скудель… – повторила она. – Помнишь стихи? Всё утвари простые, всё рухлая скудель! Скудель!.. но мне дороже, чем бархатное ложе и вазы богачей!.. – Батюшков написал. Ну что так смотришь… Я, между прочим, философский окончила. А раньше-то, знаешь, как учили? О-го-го, не то что вас… малахольных.
«Я – малахольная…»
Жива говорила, а я слушала спросонья вполуха.
– …к двенадцати Арий приедет, позанимается с тобой.
– Чем позанимается?
– Ораторским мастерством.
Я поперхнулась.
«Арий и – оратор! Среди немых?»
– Он что же, актёр?
Жива посмотрела на меня, покачала головой:
– Не приведи господи! Кто угодно, только не актёр.
– Вам актёры не нравятся?
– Так что ж в них хорошего? Самые сложные пациенты у меня. С юности перевоплощаются в разные личности, играют чужие эмоции и жизни. Это неизбежно способствует потере собственной личности и плохо отражается на интеллекте. С женщинами-актрисами ещё ничего, у них ума побольше, а вот мужчины – сплошь дураки и клоуны. Не видела ни одного умного актёра. Все – как дети малые.
– А как же Высоцкий?
– Он был пьяницей, запивал боль. Так бывает, когда актёр найти себя не может среди множества сыгранных личин. Все актёры – пьяницы. Не забывай, милая, Высоцкий поэт, а поэты – сплошь интеллектуалы.
– Как Шекспир.
– Шекспир – гений.
– А Пушкин?
– И Пушкин – гений.
– А Есенин?
– Есенин? Кто это?
– Ну… как же! Это же он же написал! Ты жива ль ещё, моя старушка? Жив и я! Привет тебе, привет!
– Да, я знаю, знаю… Не люблю сопливых стихов. Мужик, даже поэт, не должен распускать нюни.
Категоричность Живы вбивала каждое слово будто гвоздь. Лучше не спорить. Я осторожно спустила ноги с кровати и ступила на прохладные половицы. Родственница и не подумала
