а они все отрастали и отрастали. Бесконечная война на истощение. И не я одна ее вела – почти все женщины сталкивались с удалением волос на теле. Я вспомнила девушек, сидевших в фойе косметологической клиники. Здесь, в бане – то же самое. Молодые, зрелые, пожилые – все скоблили станками по рукам и ногам. Комки черных волос вперемешку с пеной уносились в слив.
Как я вообще оказалась в бане? Видимо, не случайно – в тот вечер, после ухода тети, отказал нагреватель воды в моей ванной. Испугался призрака, не иначе. Какой бред, если так разобраться, – двадцать первый век на дворе, а нагреватели по-прежнему ломаются. Допотопное устройство вышло из строя и похоронило коммунальный рай современности. Я стояла голая и тщетно клацала выключателем, который отвечал мне угрюмым, сдавленным щелчком, звонко отражавшимся от стен. Когда я оставила надежду и позвонила, чтобы вызвать ремонтников, мне ответили, что они приедут не раньше чем через два дня. Целых два дня! Нет, не так я представляла себе двадцать первый век, когда читала в детстве мангу[2] и смотрела фильмы про будущее. Двадцать первый век, в котором все еще есть место сломанным нагревателям и общественным баням – это не будущее. Это какая-то жалкая пародия.
Я сидела на полу общественной бани среди множества голых женщин. Их тела полировали лезвия бритвенных станков, которые делали кожу гладкой и безволосой. Я не сомневалась – так им гораздо лучше. Но с каких пор это стало считаться лучше? Кто первый додумался, что бритая кожа красивее небритой? А кем была женщина, которая первой сбрила волосы у себя на теле? И как эти двое убедили всех остальных, чтобы они тоже начали брить руки и ноги? А почему я, хоть и родилась гораздо позже, тоже считаю бритые ноги красивыми? Почему в двадцать первом веке я оставляю кучу денег в салоне эпиляции? Вся поразительная мощь современных технологий брошена на то, чтобы избавлять нас от волос мгновенно и безболезненно.
Банные стульчики и резиновые коврики елозили по полу со смешным звуком, разносившимся по бане. Вокруг я видела женщин с только что выбритыми, гладкими телами; видела тех, кто брился какое-то время назад; видела и пожилых дам, которые уже не слишком переживали по поводу наличия волос. Почему вообще волосы стали для нас такой проблемой? Я вдруг подумала, что меня могут принять за извращенку – чего это я так внимательно рассматриваю волосы на чужих телах. Я подхватила свой душ и, намочив волосы, стала энергично массировать кожу головы шампунем, чтобы на что-нибудь отвлечься.
В тот дурацкий день, когда он меня бросил, я забыла побрить руки. Когда я про это вспомнила, то забеспокоилась – заметит он или нет, обратит ли мое внимание. Я костерила себя за то, что надела футболку с коротким рукавом, разглядывала торчащие длинные волоски, пыталась незаметно заглянуть и посмотреть, что там под мышками. Именно этим я была занята в момент, когда он, сидя за столом напротив меня, что-то пробормотал – так тихо и неразборчиво, что мой погруженный в мысли о волосах мозг отказался воспринимать его слова. Я спокойно переспросила – что-что? – как
Литературные тексты, построенные вокруг графической составляющей, условно похожие на европейские комиксы, но имеющие выраженную национальную специфику.
