что ж, того проверяла на крепость всеми своими завихрениями.
Стук, больше похожий на поскрёбывания повторился. Селинка накинула старенькую шаль, вышла в сени, откинула засов и потянула дверь на себя. Радуясь, что она открывается внутрь. После такого снегопада её было бы не открыть наружу.
Не успела она откинуть засов, как тот, кто стучался в неё, помог ей.
Всем весом навалившись на дверь. А потом просто упав ей под ноги.
Через пару минут девушка уже не так радовалась тому, что дверь так легко открылась.
Перетащить тяжелое, отказывающееся ей помогать тело в горницу, стоило ей немалых усилий.
Она кое-как втянула нежданного гостя в уютное тепло. Подтянула к печке. Поднять его на лавку или кровать силенок у неё точно бы не хватило.
Схватила подушку. Подумала, придвинула поближе топор. Жила она одна, уже второй год, и топор, как ей подумалось, сейчас не помешает. Если вдруг, что.
Гость даже не заметил подсунутой под голову подушки.
Селинка кое-как расстегнула дрожащими от всего сразу пальцами задубевшие петли на тулупе.
Отметив про себя, что тулупом она называет одеяние гостя, только потому, что не знает, как называется такое богатое одеяние. Даже по пуговицам было видно, гость не простой.
Вытащить руки из рукавов у неё не получилось. Девушка, надеясь, что гость не успел поморозить ни рук, ни ног, обложила его теплыми камнями, до того уложенными вокруг печки, и принялась ждать.
Гость открыл глаза не скоро. Открыв, потаращился вокруг себя ничего не понимая, спросил:
– Где я?
– У меня, – лаконично ответила гостеприимная по неволе хозяйка, и пользуясь тем, что гость чуточку пришел в себя, почти силой заставила его с её помощью стянуть верхнюю теплую одежду.
С помощью того, что всегда помогало народу сделать нечто очень, очень трудное, дотащила на своем тоненьком плечике до постели.
Гость с трудом переставлял ноги. Но подгоняемый крепкими…гмм, ну, вы понимаете, таки дошел.
И Селинке не было стыдно! Вот ни капельки!
Во- первых, как бы она его ещё заставила переместиться?!
Во- вторых, спать на полу вреднее, чем получить напутствие такого содержания.
– Уф…– облегченно выдохнула девушка, сгружая уже почти опять засыпающее тело на постель.
– Хрррр…, -ответил ей гость, оказавшись на мягкой и теплой постели.
Селинке показалось, что она услышала ответ, когда голова гостя ещё даже не коснулась подушки.
А сама она и на печке поспит!
Печка была знатной. Её дед, строивший этот домик, постарался. Печь занимала большую часть домика. И при желании на ней могла выспаться не маленькая такая семья.
Но сейчас в домике жила одна Селинка. Чума,…чума её побери, прибрала всех, кого смогла. Как она обошла девушку, никто не смог бы ответить.
В их деревеньке вообще осталось много пустых домов. Чуме было всё равно, кем перекусывать. Дети, старики, люди в полном соку или молодые, только начинающие взрослую жизнь… Она не разбиралась. Пока не насытилась.
И только несколько домиков ещё светили слюдяными окошками вечерами. Люди пытались возобновить жизнь в деревеньке. Уходить с насиженного места, а куда? Кто их, где ждёт?!
Селинка поворочалась с боку на бок, стараясь, не разреветься от воспоминаний. Был жив отец, и ей не пришлось бы самой открывать двери, и всё остальное.
Но…дело молодое, и сон сморил хозяйку, не спрашивая её согласия.
Утро началось с гляделок.
Гость лежал на постели, простой, крестьянской, но мягкой и чистой. Мама Селинки в молодости поработала в барском доме, и умела, и подушки и перины набивать. И одеяла ткать.
Эти умения, и многое другое она передала и дочери. Это и спасло девушку в первые месяцы одинокой жизни.
Подушки хотели иметь все!
А она, наученная бабушкой, сняла все наперники, сожгла их, а перья прожарила в жарко протопленной бане.
А потом сшила всё заново. Благо запасов ткани в их доме на тот момент было достаточно. Мать была знатной мастерицей.
Гость, видимо успев, разглядеть небогатое, но чистенькое и уютное пространство избушки, сейчас внимательно всматривался в склонившееся с печки, сонное лицо хозяйки.
– Спасибо, добрая душа, что впустила вчера, – хриплым со сна голосом проговорил он.
– Да, уж, впустила, – смущенно ответила девушка, – ты сам ввалился.
