вынутое из кармана, принудило ревнителей закона отбросить притязания на звонкую монету и распахнуть перед Къельтом и Эрсиль ворота.
Первый день октября поначалу хмурился, но окрепший с зарею ветер быстро разогнал косматые облака. Над кромкой мерклого леса всплыло далекое белесоватое солнце, возжелав посиять для порядка.
– А тебе нравится стращать народ, – съехидничала Эрсиль. – Потряс своими бумажонками перед носом постового, и его чуть удар не хватил. Ты очень важная особа, да?
Къельт, шагавший по левую руку от Эрсиль, не откликнулся.
– Я бы им приплатила, и все…
Къельт снова не удостоил вниманием ее замечание, подразумевавшее развитие беседы.
– О нет, – притворно огорчилась Эрсиль, – ты проглотил язык! Скорблю больше всех, честно. Да упокоится он с миром…
Наградой Эрсиль было суровое молчание, и она сдалась:
– Ладно, ладно, без дураков. Я что, опять наболтала тебе гадостей во сне и ты разобиделся?
– Не наболтала, не обиделся, – отрубил Къельт. – Ты металась и скулила в бреду.
– Вон оно что.
Теперь Эрсиль поняла, отчего у нее опухшие глаза и почему она очнулась поперек смятых простыней.
Обозвав себя дубиной стоеросовой – предполагала же, во что все выльется! – Эрсиль ополчилась на Къельта:
– Знатно поразвлекся? Обхохотался, должно быть? Да‑да, уморительное зрелище! Приличные люди сопели бы в подушку, а ты…
– Я пытался тебя разбудить, – перебил Къельт и, подтянув торбу, обогнал Эрсиль.
Одолев семь миль, они сделали привал. К этому времени Эрсиль успела развеяться, а от запахов поджаренного хлеба и яичницы, присыпанной тимьяном, она совсем подобрела. Однако толком насладиться едой не получилось – Къельт упорно напоминал Эрсиль о том, что уэлю долго завтракать недосуг, поэтому он споренько их настигнет. Ворчание Къельта не пропало втуне. Эрсиль взяла из сумки несколько пирожков с изюмом и яблоками – она запаслась ими в Удорожье – и тронулась в путь с приятным воодушевлением. Как там в песенке поется? «Хорошо топтать дороги, запихав за обе щеки два румяных пирога!» Но к вечеру Эрсиль опять погрустнела. Во‑первых, оттого, что дождь прекратился, месить грязевую жижу в колеях оказалось ничуть не легче. Во‑вторых, Эрсиль досадовала на замкнутого, неприветливого Къельта. В‑третьих, у нее возникло смутное чувство надвигающейся беды. А в‑четвертых, Эрсиль до крошки подъела сладкую выпечку, и эта веская причина испортила ей настроение, опередив все прочие.
Остановились Къельт и Эрсиль впотьмах. Закат давно перетлел, и бриллиантово‑яркие звезды таинственно засверкали в смоляной вышине. «К утру похолодает», – рассудила Эрсиль и вытащила овечью жилетку, поскольку Къельт непререкаемым тоном сообщил, что заночуют они на свежем воздухе, да еще и без костра.
Вскоре
