гновенно напитался сыростью, создавая иллюзию, что все вокруг плавает в воде. Выстрелили дрова, гулким эхом сотрясая бочку. Вверх взметнулся стоп искр, высвечивая пустоту над нами и уходящие в темноту балки моста.
Громыхнуло. Что-то невнятно забормотала во сне бабка, закашлялся один из мальчишек. Я с опаской прислушалась. Не разболелся бы… Вряд ли здесь у кого-то есть деньги на врача или лекарства. Вообще, каждый прожитый здесь день можно считать чудом. А что делать? Хочешь жить – миришься с холодом, не замечаешь въедающуюся в кожу и одежду вонь, ешь, что дадут, не думая о грязи и микробах. Сложнее с безысходностью. Она удушливой тяжестью лежит на душе, давит, сжимая сердце и заставляя стискивать до боли зубы. Ругать себя. Злиться. Мучиться от ненависти. Вздыхать о дурости. Понимать, что ненависть бессмысленна. Запрещать себе вспоминать прошлое, дабы не свалиться в черную депрессию, гнать мысли о смерти. Разве это жизнь? Под мостом? Но прошлое не отпускает…
Понесло меня в тот лес… Зачем? Погулять захотелось? Грибов собрать? Мозги проветрить? Отдохнуть от работы? Еще и выходной специально взяла. Отличная вышла прогулка. Продуктивная, запоминающаяся… С поворотом в судьбе – до сих пор в мозгах полный хаос.
Надо было тому старику, что по пути попался: «Не ходила бы ты, девонька, в лес. Туман вон какой. В гиблые места завести может. Люди там пропадают», – поперек дороги лечь, за руки, за ноги меня, дуру, держать…
Только разве такое упрямство удержишь?
Очередная вспышка молнии – сезон дождей у них, что ли? – заставила вздрогнуть, подтянуть повыше плащ, кутаясь в теплый платок. А ведь не хотела брать. Отнекивалась. Но баба Рита – низкий ей поклон – была непреклонна.
«Бери, Танюша, бери. Туман нынче какой. Сырость. Еще застудишь себе что-нибудь. А это настоящий, пуховой. Все теплее будет», – выговаривала она тем особым стариковским тоном, с которым проще согласиться, чем возразить. Я сунула платок в корзинку, потом достала под укоризненным взглядом, повязала – пуховая арафатка, ага – на шею. Хлопнула по карману куртки, проверяя, на месте ли нож. Убрала мобильник. Кивнула бабе Рите и зашагала к лесу.
Станут ли меня искать? Наверняка. Старушку жаль. Переживать будет. Пожалуй, она единственная и будет. Баба Рита не была мне родной, пару лет мы с родителями у нее домик летом снимали. Но так вышло, что к тридцати годам из родни у меня остались лишь дальние родственники. Родители погибли, когда мне было двадцать. Бабушка умерла три года назад. И осталась я на свете одна…
«Вот и хорошо», – уговаривала себя. Меньше слез проливать станут.
На работе вздохнут с облегчением. Начальство-то меня хвалит, пылинки сдувает. Еще бы… У кого порядок в отделе закупок? Кто всегда готов задержаться? Кто не выгуливает отпуск, не отпрашивается с работы и пашет за троих? Остальные меня недолюбливали за требовательность, за неуживчивый характер, за манеру говорить то, что думаю.
Когда приняла отдел на предприятии, народ начал увольняться, но я попросила у руководства разрешения самой подобрать кадры. Мне дали добро больше с усмешкой, чем с реальной верой в мои силы. Но я нашла подходящих людей. А потом выбила Наталье работу до четырех часов без особой потери в зарплате, когда у нее бабушка шейку бедра сломала и слегла. Отпускала Сергея в больницу к жене. Отправляла домой бледную и глотавшую украдкой таблетки Надежду. Потому «мои» меня уважали, чувствовали, что я за них горой, хотя за разгильдяйство регулярно разносы получали. Зато остальные отделы прозвали Коброй. Видимо, за схожесть фамилии.
Корбаль я, Татьяна, тридцать лет. Квартира, доставшаяся от родителей, машина, купленная на свои. Семейное положение – не определившаяся. С последним парнем рассталась полгода назад и поняла, что устала от отношений.
«Ох и нелегко тебе будет, Танюша, – любила говаривать мама, – мужчины ценят мягкость, податливость, а у тебя характер весь в отца – железный».
Так что плюнула я на личную жизнь и занялась карьерой. Для нее у меня характер был самый подходящий.
А потом… Грибы, лес, туман этот проклятый… Хлюпающий мох под ногами. Пропавшее солнце, на которое я ориентировалась. Ставший темным светлый день.
И ведь не грешила особо. Никого не убила. Даже врагов и тех прощала, не тратя времени на добивание. Одного удара достаточно. Но Бог решил, что у меня всего много… Забрал в один момент, определив под мост.
Я не люблю вспоминать тот день. Когда смеялась сначала, не поняв, что происходит: «Заблудилась ты, похоже, Тань». А туман вокруг уже вставал плотной колыхающейся стеной. Неприятный холодок пополз по спине, когда мобильник показал отсутствие сети, затем с тревожащим душу писком разрядился. Что-то невидимое толкнуло в спину. Страх повис на плечах. Я зашагала вперед, стремясь вырваться из туманного плена. Сердце уже билось где-то в горле, желудок стиснуло, корзина моталась на локте: мне было не до грибов. В голове крутился ворох мыслей, приправленных страхом. А потом в спину ударил
