елочные украшения? – не очень-то сдерживая раздражение, спросил Глинский…
– А это когда на лице разного цвета блесточки сияют… На лбу синяя, на щеке желтая, теперь так полагается, вроде закон вышел в защиту женщин, чтоб красоте были прилежны…
– Бабуль, а Мишаня к ней когда звонил? Ястреб?
– Так он завчера звонил! Точно, звонил! Я еще уморилась: «Я, грит, Ястреб»… А я возьми да ответь: «Ты – ястреб, а я – кукушка»…
– Он вечером звонил, да?
– И то верно… Приехал к ней, дверь заперли, меня в чулан замкнули, ну и… Дело молодое, все такими были… Только раньше потайному, а теперь бегом да бегом, а в торопливости какая тайна? Одно бесстыдство…
– Ушел-то он поздно?
– Рано ушел… Поутру… Люда ему еще отнесла рюмку для поправки. Печенье и рюмашку, это я точно помню… Она печенья мне не дает, говорит, для здоровья старикам плохо…
– А где ее большая записная книжка? – тихо спросил Костенко.
– Так ведь здесь же, на столе должна быть…
Большой книжки тоже не было…
…Дома у Мишани Ястреба (жену увезли на «скорой помощи», подозрение на обширный инфаркт) остался сын Мишка – до синевы бледный, трясущийся; сказал, что большую телефонную книжку папка взял с собой; все утро звонил куда-то, занято было, а потом плюнул, положил ее в «дипломат» и пошел в киоск.
– Кто ж папку-то моего? – Мишка сжал кулачки (не в пример отцу был худенький и жилистый). – За что?
– Ищем, Миш, – ответил Костенко. – Ты помнишь меня?
– Как не помнить?! Папка вашу фотографию всегда держал, заступник, говорил…
– Где эта фотография?
– В столе.
– Достань.
– А ее при обыске забрали… Пообещали, что завтра вечером вернут, только копии сделают.
– Тебе сколько? Тринадцать?
– Четырнадцать.
– Деньги есть?
– Мама оставила.
– Сам готовить умеешь?
– Мы с папкой сами мясо жарим… Жарили…
Костенко вырвал листок из блокнота, написал свой телефон:
– Звони, Мишка… А если кто будет расспрашивать про обыск – это не потому, что против отца у нас зло… Полагается так… Начнут расспрашивать, а ты трубочку положи, крикни, мол, суп выкипает и звони от соседей вот по этому номеру: «Срочно для товарища Глинского»… Понял?
– Это чтоб посечь того, кто звонит?
– Точно.
– А папку когда домой привезут? – глаза у мальчишки были полны слез, по-прежнему бил озноб, но – сдерживался, не плакал.
– Папка твой крещеный был, Мишка, его надо в церковь везти, а не домой… Я помогу… Договорюсь с батюшкой, там и отпоют его, и все будет по христианскому обряду… Дома тебе не надо его держать, чти отцовскую веру, сынок…
В НТО на Петровке работа еще не кончилась, но Галина Михайловна (боже ты мой, что бессонница делает с женщиной, «Галочка», «Галочка», а она старуха совсем), запомнив три главных
