мне было славно однаждыС русалкой по имени Минни!
Так не случается дважды.
Летели мы с нею в пучине,
Морские звезды светили,
И страстная ночь – как впервые.
Как мне было славно однажды!
Как мы друг друга любили!
Я до сих пор слышу ее голос.
Оказавшись в «Томпсон II», я продолжила себя резать – гораздо серьезнее, чем в первый раз. Я разбивала окно и проводила острыми, как нож, осколками по рукам и бедрам. Потом я начала прижигать себя сигаретами (в те времена в больницах разрешали курить). Я била не только окна, но и все, что попадалось под руку, и стала настолько неуправляемой, что меня часто остужали холодными компрессами, а иногда надолго отправляли в изолятор – однажды на целых три месяца.
Я не могу объяснить, что со мной произошло в институте. Наверное, я просто чокнулась. Я каким-то образом разучилась управлять не только своими эмоциями, но и поведением. Успешная девочка из школы Монте-Кассино исчезла. Она превратилась в «одного из самых беспокойных пациентов больницы», если верить записям врачей. Девочка из Талсы, штат Оклахома, приобрела новую популярность.
Это было стремительное и глубокое падение в ад. Я потеряла контроль. Потеряла себя. За десятилетия работы я ни разу не видела, чтобы кто-то так же быстро и мощно вышел из-под контроля, как я когда-то. Я не знаю, что случилось. Не знаю, мог ли персонал это предотвратить. Я ничего не понимаю об этом времени.
Мне кажется, будто это была не я. Кто-то другой пытался навредить мне. Я тихо сидела, никаких мрачных мыслей, и вдруг внезапно понимала, что собираюсь покалечить себя. Порезаться, обжечься, сломать руку. Я часто рассказывала медсестрам об этом состоянии и умоляла их остановить меня. При этом я всегда оказывалась быстрее, и они не успевали меня защитить. Мне казалось, будто за мной неустанно следят, будто меня преследует убийца, который неизбежно меня поймает. Я пыталась спастись, но сил было недостаточно. Кто-то другой заставлял меня бить окна и зверски резать себя, пока не вмешивались медсестры.
Даже когда я находилась в изоляторе, где были только кровать, прикрученная к полу, стул, окно с решеткой и пристальный, немигающий взгляд медсестры, я успевала встать на стул и прыгнуть ласточкой вниз, чтобы приземлиться головой в пол. Никто не мог меня остановить. Я делала это постоянно. Мной управлял импульс. Я уверена, что из-за травм головы, а также из-за двух продолжительных серий электрошоковой терапии, которую сегодня считают варварством, я повредила мозг, и это повлияло на мою память. Известный психиатр и психоаналитик доктор Зелински, с которым я общалась какое-то время, считает, что у меня было раздвоение личности. Но я уверена, что это не так.
Я подолгу стояла посреди палаты в «Томпсон II», словно оловянный солдатик, не в силах пошевелиться, с ощущением полного опустошения, не имея возможности рассказать о происходящем внутри меня и точно зная, что мне никто не поможет. Мой психиатр доктор Джон О’Брайен очень старался помочь,
