орят, кур доят, про шахту слышал.
Это было грубо и все замолчали. Тауер-Стон, на кой черт они решили назвать город именно так? Вечно нам нужно подражать кому-то. Хотя, и Санкт-Петербург звучит не совсем по русски. Ленинград? Шучу.
Этот город – Тауер-Стон, город моего детства, я тут вырос, но потом поступил в Питер, в ПХАТ, на актерский факультет. Тауер-Стон как раз недалеко, всего пару часов езды. Маленький шахтерский городок, и здесь тоже бывают белые ночи… Правда вот, все молчат о черных днях… Шучу.
Та девушка, которая говорила про масонов – это моя девушка, сейчас она положила мне голову на плечо и я крепче обнял ее. Собираюсь сделать ей предложение. Ах да – ее зовут Люба, но это настолько советское имя, что все зовут ее Белка, потому что у нее фамилия – Белова. Логично.
А тот парень, который ей грубо ответил, сидит напротив – это мой лучший друг еще с детства, Рома Лисов, но зовем мы его Лис. Логично.
– Мне порцию блинчиков с творогом и кофе, – говорит Белка официантке.
– Мне пиццу, все будут четыре сыра? И кофе,– говорит Лис.
– Я только кофе.
– Американо? С молоком или без?– спрашивает официантка.
Все говорят, что «без», и я снова погружаюсь в свои мысли.
Такое кафе без названия, но я помню его еще с детства, уютно и недорого. Когда-то, так же, мы были здесь втроем и собирались поступать, боялись большого города, и пообещали друг-другу, что или поступим все втроем, или все останемся здесь, в Тауер-Стоне. Нам удалось.
– Спасибо.
Принесли кофе, утренний кофе. Слышали этот анекдот? "Что лучше всего бодрит? Кофе опрокинутый на колени". Шучу.
Смотрю в окно, оно настолько широкое, что можно сказать – стеклянная стена. Я могу наблюдать всю улицу, мы давно здесь не были, и молчаливое ощущение ностальгии захватило нас. Солнце постепенно входило в зенит, но уже не жарило, как летом, а мягко освещало зеленые лужайки. Деревья окрасились в желтые и красные цвета. Я забыл сказать, что наступила осень?
– Сентябрь горит! Убийца плачет!
Да, Лис всегда любил тяжелую музыку.
– Стигмата,– подтвердила Белка.
По радио в кафе играла песня «3 сентября».
– Шуфутинский,– сказал я.
Все засмеялись.
Я вернулся к созерцанию улицы, и наслаждался этой неспешной провинциальной жизнью. Машины здесь ходят очень медленно, и даже можно увидеть старые советские троллейбусы. В парке двое старичков играют в шахматы, на лавочке, где лежит очень упитанный черный кот. Бабушка кормит голубей. Один мужчина в пижамном халате выгуливает маленькую собачку. Кто-то затеял пикник на траве под деревом – семья из четырех человек. По тропинке идет парочка подростков, взявшись за руки. Вот проходит школьник с огромным рюкзаком. Мальчишки играют в футбол.
На детской площадке, в мягких лучах осеннего солнца, играет маленькая девочка, около двух лет. На ней – голубое платье, беленькие босоножки. А на голове у нее – две очень аккуратные маленькие косички. Миленькое личико с пухленькими щечками, розовые губки бантиком, белоснежная кожа и голубые глаза. В уголке рта – небольшая черная родинка.
Маленькая куколка.
– Черт тебя побери! – мы услышали чей то пьяный голос, – Да иди ты к черту!
Этот низкий, хриплый, пьяный голос, как будто окатил нас холодной водой и резко выдернул из покоя, вернул в реальный мир, спустил на землю.
Мы увидели двух крупных мужчин, возле кафе. Они плохо выглядели. Так выглядят люди очень сильно пьющие. Один из них уже еле стоял на ногах, и шатался, как береза на ветру. Другой был более уверен. В руке у него была бутылка.
Это было жалкое зрелище, но нельзя было не отметить, что мужчины выглядели очень крупными и сильными. И, судя по всему, у них был конфликт. Может будет драка. Белка сильнее прижалась ко мне и я обнял ее крепче.
– Это шахтеры, – сказала официантка.
Как раз принесла наши заказы.
– Это хорошие парни, – добавила она, – я их знаю, они и мухи не обидят, просто шахту закрыли, делать им нечего.
– …Да верну я тебе эти чертовы деньги!..
– И еще у нас в городе теперь есть казино.
– Разве это законно?– спросила Белка.
– Нет, но кого это волнует? Этот опять проиграл, а теперь будет просить.
Вдруг, тот мужчина, который уже еле стоял, сделал выпад кулаком, что бы ударить, но потерял равновесие и упал, а потом стал говорить, но уже тише и жалобнее:
– Ну прошу тебя, Господи тебя храни… Мне просто
