осталась одна. Уголь, сваленный около стенки кучкой, закончился, но никто не пришел и не пополнил запасы. Огонь в печи давно угас. В камере царил холод, и Е куталась в одеяло.
Еще до наступления темноты ее навестили два ответственных товарища. Старшую, женщину средних лет, ее спутник назвал военным представителем народного суда средней ступени[10].
– Меня зовут Чэн Лихуа, – представилась она. Лет сорока с небольшим; военная форма, очки в толстой оправе. Черты лица утонченные – видимо, в молодости женщина была очень красива. Улыбчивая, она сразу располагала к себе. Е понимала, что для такого высокопоставленного лица навещать заключенного, ожидающего суда, – дело не совсем обычное. Вэньцзе осторожно кивнула Чэн и подвинулась на узкой койке, чтобы та могла присесть.
– Здесь очень холодно. Почему печка не горит? – Чэн бросила осуждающий взгляд на начальника исправительного центра, оставшегося у двери, и повернулась обратно к Е. – Хм, а вы очень молоды. Гораздо моложе, чем я ожидала.
Она опустилась на койку рядом с Е и принялась копаться в своем портфеле, продолжая бормотать:
– Вэньцзе, ты растерянна. Молодежь везде одинакова. Чем больше читаете, тем больше у вас путаница в мозгах. М-да, что тут скажешь…
Наконец она нашла, что искала, и вытащила небольшую стопку бумаг. При взгляде на Е глаза ее наполнились добротой и пониманием.
– Ну да невелика беда. Кто из молодых не совершал ошибок? Я сама такого наворотила… В молодости я была членом творческой бригады при Четвертой армии, пела советские песни. Однажды во время политинформации я ляпнула, что Китаю нужно отказаться от суверенитета и присоединиться к Советскому Союзу на правах союзной республики. Тогда, мол, коммунистический интернационал станет еще сильнее. Как же наивна я была! А кто из нас не был когда-нибудь наивен? Ладно, что сделано, то сделано. Совершив ошибку, важно признать ее и исправить. И вернуться в революцию.
Слова Чэн согрели сердце Вэньцзе. Однако после всего, что ей довелось пережить, она научилась осторожности. Е не отваживалась поверить в чью-либо доброту. Доброта казалась чуть ли не роскошью.
Чэн положила стопку бумаг на постель перед Е и протянула ей ручку.
– Вот, подпиши это. Тогда мы сможем поговорить по душам и преодолеть твои идеологические затруднения. – Она говорила, словно мать, уговаривающая дочку поесть.
Е безмолвно и недвижно смотрела на бумаги. Ручку она не взяла.
Чэн понимающе улыбнулась:
– Ты можешь доверять мне, Вэньцзе. Даю личную гарантию, что этот документ не имеет никакого отношения к твоему делу. Давай, подписывай.
Ее спутник, до сих пор не вмешивавшийся в разговор, строго сказал:
– Е Вэньцзе, представитель Чэн пытается помочь тебе. Ради тебя она проделала огромную работу!
Чэн жестом остановила его.
– Это можно понять. Бедный ребенок!
На этой стадии «культурной революции» большинство народных судов средней и высшей ступени и органы прокуратуры, ответственные за расследование преступлений и ведение судебных дел, находились под контролем военных комиссий. В юридических разбирательствах военный представитель имел решающий голос. –
