на спутника.
– Каберне, – отвечал тот, пожав плечами. – А что, есть разница?
– Конечно, есть. Каберне на такую тварь жалко тратить. Надо было взять бутылку «сангрии» или какого-нибудь еще дерьма – и прямо по черепу, не открывая.
Буш задумался на секунду.
– Да, пожалуй, так лучше, – согласился он. – В следующий раз так и сделаю.
Он ясно представил себе, как Холера – разнеженный, полусонный – сидит на веранде, на теплом солнышке, подставив лицо и пиджак ласковым лучам ранней осени. А он, Буш, идет к нему от кухни прямо по дорожке, гравий похрустывает под его ногами, на подносе поддельным рубином сияет бутылка самого дешевого вина. И вот, подойдя совсем вплотную, Буш перехватывает эту бутылку за прохладное узкое горлышко, коротко замахивается, и…
– Да, – повторил Буш, – в другой раз так и сделаю.
Грузин посмотрел на него с интересом: молодец, парень, не боится. А ведь Красюк – садист конченый, попади ему в руки – распилит на мелкие кусочки.
Аслан понял его взгляд по-своему, и хотел уже было уводить гостей, но Кантришвили остановил его легким движением руки.
– Как все вышло? – спросил он благожелательно.
– Случайно, – сказал Коршун.
– Я не тебя спрашиваю… – Грузин смотрел на Буша.
Тот пожал плечами.
– Холера этот ваш заказал бутылку вина, скандалил, бранился. Рука дрогнула.
– Ты что, официант?
– Да.
– Вообще-то он вра… – начал Коршун, но снова был остановлен нетерпеливым жестом.
– Ты – официант, это твой косяк, и приходишь ко мне, серьезному человеку, из-за бутылки вина? Ты знаешь, сколько у меня дел?
– Откуда же мне знать? – Буш, равнодушный к величию собеседника, говорил совершенно искренне. – Я вообще про вас первый раз сегодня услышал.
И этот ответ понравился Грузину. Он хороший парень, этот Буш, хотя и пыльным мешком по голове трахнутый. Плохо только, что боль опять начала закручивать свои вихри. Он почувствовал тошноту – верный признак начала мигрени. Ее прервали насильно, не дали выболеть, и теперь она возвращалась в два раза злее против прежнего. Но он решил держаться до последнего: мужчина он, в конце концов, или потомок Дарвина?
– В первый раз услышал, – терпеливо повторил Грузин, пытаясь заговорить, заболтать подбирающуюся боль. – Зачем же пришел тогда?
– Саша велел, – Буш кивнул на спутника. – Сказал, что Красюк от меня кусок отрежет, пожарит и съесть заставит.
Грузин хмыкнул.
– Ерунда… Жарить не будет, он дикий, сырым есть велит.
Некоторое время Кантришвили размышлял. Коршун зорко следил за его лицом, Буш рассеянно разглядывал золоченый, крытый тьмою потолок.
– Вы хорошие ребята, мне нравитесь, – наконец сказал Грузин. – Ты – гордый человек, не стерпел оскорбления, а ты, Коршун, настоящий друг, рискуя собой, его спасаешь. Все это я понимаю
