этим необходимо было увидеть своих родных, мать с отцом, жену и детей в родных горах. Ведь я и так уже их не видел долгое время.
К этому времени Мелитополь уже начали бомбить. Я снялся с учета на молокозаводе, взял расчет и вместе с эвакуируемыми украинцами двинулся в Россию.
На вокзале Мелитополя было немыслимо сесть в поезд. В вагонах совсем не было места, многим, как и мне, пришлось прицепиться к вагону и стоять кому на ступеньках, а кому даже на тормозных колодках. В общем, кто как успевал. Беженцы почти не разговаривали друг с другом. Стиснутые рты, отсутствующие взгляды, измученные, но непобежденные и мыслями, и всем своим существом они были там, откуда пришли – в привычном, обжитом, с таким тяжелым сердцем покинутом доме – родном доме. Казалось, они не замечали окружающего. Многие из пассажиров не знали, куда попадут в итоге, главное, чтобы эшелон двигался в известном ему направлении…
Наш эшелон больше проводил времени в остановках, чем в пути. Наспех собранный скарб людей только мешал им. Некоторые вообще ничего с собой не успели взять. Но ни сидеть, ни стоять места в вагонах не было. Плач детей, крики женщин, наваленные горами чемоданы с узелками – все это сводило с ума. Но страшнее всего были бомбежки, которым периодически подвергался наш эшелон в пути. Паровоз и первые вагоны все-таки в итоге были подбиты.
И только на шестой день мы прибыли в Тихорецк. На вокзале Тихорецка скопилось такое огромное количество желающих уехать, что они не вмещались на территории и в здании вокзала и заполняли прилегающие к вокзалу улицы… Было организовано пропитание эвакуируемых из поезда, но в очередь за 600 граммами хлеба, выделенных на одного человека, становиться никто не хотел из-за суеты и спешки, поэтому произошла ужасная давка и возникла паника. Эшелон не ждал. Люди ринулись к вагонам поезда, который собрался уже тронуться. Некоторые женщины в панике начали закидывать своих детей в вагоны через окна, сами пробираясь сквозь толпу к дверям. Были такие, которые отстали от поезда, не сумев пробраться в него следом за заброшенным в окно своим ребенком, и оставались на перроне, громко рыдая и причитая. Были и такие, которые сами втиснулись в вагон, но своих детей в суматохе потеряли. На перроне остались стоять горько плачущие малыши, размазывая слезы по лицу, смотря вслед уходящему поезду… Сложилась жуткая картина: уходящий эшелон с завыванием его сигнала, душераздирающий плач детей, которые в растерянности все еще высматривали своих родителей, и кричащие в истерике матери, которые бежали вслед за эшелоном. Но никто не в состоянии был им помочь – ни солдаты, как ни старались, ни служащие вокзала… Не было ни расписания, ни того, кто хоть что-то знал о каком-нибудь движении поездов. Начальник, дежурный вокзала осипшими голосами объясняли людям, что ничем не могут помочь, и безуспешно просили всех не поддаваться панике. Страшно было представить, что будет и прибудет ли вообще следующий поезд в условиях такого хаоса.
Так я провел два дня на вокзале Тихорецка в ожидании хоть
