топором приласкал? Нет! У меня такого и в мыслях не было. Конечно, злился я малость. И за Наталью, да и так… Но про себя. Вслух же поддакивал: вот, мол, и хорошо, что будут у нас на кругу, как у людей, альтернативные выборы. Но мелькала и мыслишка, что хорошо бы он на чем-нибудь поскользнулся… И, видно, подслушал-таки мою потаенную мыслишку лукавый.
Взял Степан под будущий урожай большой краткосрочный кредит в частном банке – на постройку современного тока с сушильным хозяйством. И расплатился бы он и с кредитом, и с процентами, да только год выдался неурожайным… В такой не только все зерно выращенное отдать нужно, так еще и имущество общества ликвидируй – да и то рассчитаться не хватит! Ждать кредиторы соглашались, только вернуть следовало большую часть долга. Вынь да положь денежки, иначе даже банк окажется в прогаре.
Как часто случается, вопрос о кредите решали вместе, всем обществом, а в виноватых оказался один Степан: не додумал, не рассчитал, теперь же всех разорить хочет! Нужно еще посмотреть, мол, каким образом он кредитные деньги расходовал – может, они и к рукам прилипли?! Назначили ревизию.
Люди от Степана при встрече отворачивались. Даже Наталья в сторонку норовила отойти: вдруг с вором связалась? Позор на всю станицу.
Пришел Степан ко мне.
Как сейчас вижу: стоит в воротах смурый, похоже, хмельной…
Тяжелый у нас вышел разговор.
– Если, – говорю, – ты за деньгами ко мне пришел, так зря. Таких денег у меня нету. Да и если бы были – как можно давать взаймы человеку, у которого и без того невыплаченный кредит на горбу висит?
– Петр, – говорит он, а сам аж к земле гнется, – тут не только деньги, тут мое честное имя на кону стоит. – Вскинул он голову, прямо в глаза мне взглянул, – Ты же меня сызмальства знаешь, не вор я. Бывало разное, но в этом я не грешен. Председатель ревизионной комиссии – твой бывший зам по райсовету, поговори с ним. Твоей поруке люди поверят…
– Сызмальства много воды утекло, – отвечаю. – Я ныне и за себя не всегда поручусь.
– Что же мне делать, Петр? – тихо спрашивает Степан.
И тут будто толкнул меня невидимый глазу окаянный «помощник»:
– Вешайся! – говорю.
Господи, Боже мой, Ты мне свидетель… Сколько раз мне хотелось вырвать подлый язык, вымолвивший такое!
Но слово – не воробей.
Повернулся Степан и медленно, словно над каждым шагом размышляя, побрел со двора…
Мне бы кинуться вслед, окликнуть его, вернуть.
Но я – калитку за ним с силой захлопнул…
Аккуратна другой день загудела станица: Марченков Степан на общественном току повесился, в новом сушильном цехе!
Толковали: мол, слабаком оказался, судачили – тюрьма ему светила по итогам ревизии.
Но я
