как прямо под ним, в толще воды проплывают светящиеся медузы, скользят, сверкая живыми узорами, стайки сказочных рыб, черепахи не спеша дрейфуют на ночлег к коралловому рифу… А еще ниже, средь вечного мрака глубин, быстрее скоростного поезда несется на поединок с китом гигантский спрут.
Это было бы нестерпимо жутко. Было бы… Но почему-то больше не было.
А прямо над ним, в другой вечной мгле сияли россыпи живых и давно умерших звезд.
А потом закрапал спасительный дождик. И было то, что не могло ни при каких иных обстоятельствах называться счастьем. Но почему-то оказалось им…
Последствия
Суть произошедшего, неспешной гадюкой добиралась до всех, заползая в помраченные умы.
Графиня Хантингтон машинально продолжала ощупывать себя, точно сомневалась, есть ли на ней одежда.
Синклер и полковник, с лицами оживших мертвецов, хлопали глазами.
Епископ, как коршун, вцепился растопыренными пальцами в резные ручки кресла и в смятении пытался разжать примерзшие друг к другу зубы.
– Это… кошмар! Мерде! – вымолвила мадам Бонно, остервенело держа себя за плечо, будто его пронзила пуля.
Она как будто постарела на десять лет.
– Я не подозревал… – прохрипел биржевик Берни.
– Это б-было похоже на… – с трудом начала Хантингтон.
– Да! – попытался поддержать Синклер. – Это похоже на…
– Фердаммт! – выдохнул фон Кербер, тряся головой.
– На свальный грех! – с неверием и содроганием произнес епископ.
Рейнеке издал ледяной смешок. Все обратили к нему испуганные взоры.
– Это он и был.
Хозяин полулежал в кресле, вывернув шею, и даже не глядел на своих незадачливых партнеров по игре.
– Я предупреждал вас, что будет весело, но страшно. Весело было вначале, а страшно сейчас.
Он говорил каким-то новым скрипучим голосом, слабо шевеля щелью рта.
– Слияние душ воедино – самая восхитительная форма соития, какая только возможна во вселенной. Да и в других мирах. Абсолют, рядом с которым плотские забавы – ничто.
– Я не могу нести ответственность за гибель корабля с людьми! – с негодованием заговорила Хантингтон.
Бриллиантовые капли в ее ушах яростно дрогнули.
– Я… м-мы не знали, что именно будет сделано с-с нашим участием.
– Ответственность… – осклабился Рейнеке. – Какая к черту ответственность, милая? Выпейте что-нибудь и постарайтесь не сожрать себя изнутри. Никакая тюрьма не накажет вас так, как химера совести у вас в мозгу. Страшная, свирепая химера совести…
– Нет! Это… Прежде всего, это потрясающий опыт! – насильно взбодрившись, выпалил Синклер.
– Рейнеке! – Атчерсон моляще уставился на неподвижно-темную, развалившуюся, как осьминог на камнях, фигуру в кресле. – Мы ведь не сыграли определяющей
