жиром каждое движение предательски опрокидывает тебя ты больно падаешь на спину она уже вся в ссадинах такое чувство будто позвоночник изламывается и выгибается между расцарапанными лопатками растет тяжелый напитанный кровью горб ты снова падаешь и вдруг замечаешь как по стенам глиняного мешка вьются и словно бы стекают черные шнурки змеи испуганно думаешь ты но нет это не змеи это муравьи ты давишь их ломкие тельца ладонями и ногами поначалу слышен омерзительный хруст но их все больше ты понимаешь для чего нужен был этот жир тебе неприятна твоя кожа она теперь тоже вся в жиру наконец-то ты знаешь как ты умрешь и просыпаешься с ледяным диском внутри живота
Острый луч воткнулся в остывшие за время сна зрачки Эдипа, солнце отражалось в огромном, искусно ограненном топазе, висевшем на голом выпуклом животе Полиника, сквозь светлые, будто наслаивавшиеся друг на друга прозрачные плоскости видна была пористая смуглая кожа. Эдип снова закрыл глаза, он не заметил, как заснул, и сейчас чувствовал непонятную легкую радость – воспоминания об ужасной ночи еще не успели наполнить собой его мысли, он улыбнулся. Неожиданно за его спиной раздались два приветствия – одно уверенное, сказанное низким голосом Креонта, другое – вторящее первому, слабое, как эхо, собственно, даже и не приветствие, но какой-то еле слышный призвук, вырвавшийся из юношеского горла Этеокла, младшего брата Полиника. Эдип открыл глаза и медленно обернулся. Креонт и оба царевича окружили кресло Эдипа, он сидел, будто заключенный в равносторонний треугольник, это должно было случиться, подумал Эдип. Он ведь предполагал, что Креонт воспользуется его сыновьями, дабы захватить власть; наступившее утро со столь трезвящими и резкими солнечными лучами, заставшее врасплох всегда настороженного, готового к измене Эдипа, очевидно, должно стать последним утром могущественного правителя и первым утром нового узника древних темниц. Тотчас Эдип вспомнил свой сон, и ему почудилось, что его шея, мгновенно намокшая от солнечного жара, медленно вползшего в окно, не потная, но жирная, она будто бы густо намазана плавящимся и стекающим по спине мутными каплями салом. Эдип взглянул вниз: воины Креонта бродили по площади, они представляли собой бесформенную толпу, едва шевелившуюся, судя по всему, они ожидали приказаний генерала, решившего сегодня уже занять царский трон. Эдип медленно, с трудом опираясь о подлокотники горячими ладонями, поднялся, он вдруг почувствовал равнодушие к замыслам всех троих, более того, ему стала неинтересной и даже скучной мысль о том, что они собираются сейчас сделать, он был готов ко всему, даже к удару по голове или в грудь, ему казалось безразличным, принесет ли с собой этот удар сильную боль, или обморок, или смерть.
– Отец, – начал Полиник, при каждом слове живот его вздрагивал, а на нем трясся и искрился топаз. – Мы пришли, чтобы поговорить с тобой.
Эдип слушал, не двигаясь.
Полиник неуверенно взглянул на Креонта, и тот с готовностью замяукал:
– Мы
