восемнадцатый день рождения отец не приехал вовсе. Через два дня нам с мамой пришло извещение, что отец пропал без вести, и я категорично решил отправиться в Централию и разобраться, в чем дело.
***
К семи часам вечера мы добрались до Гордона. На перекрестке грузовик остановился. Я поблагодарил бородача за оказанную услугу, отстегнул ремень, забрал свой чемодан и выпрыгнул из машины. Несколько минут я смотрел вслед отъезжающему грузовику, пока тот совсем не скрылся из виду. Тающая вдали машина забрала с собой последние лучи догорающего осеннего солнца. На улице воцарились сумерки.
С четверть часа я простоял на обочине с вытянутой рукой, поднимая большой палец вверх. Никто не остановился. С наступлением темноты похолодало. Я озяб и до конца застегнул молнию плаща. Отчаявшись поймать попутку, я решил идти пешком. По моим подсчетам до Централии оставалось чуть более шести миль.
Я шел почти на ощупь. Сумрак дороги лишь изредка рассеивался светом фар, проезжающих мимо машин, которые упрямо не останавливались, сколько бы я не махал рукой.
Я влачился вдоль дороги в одинокой тишине. По правую сторону была роща с голыми деревьями, крючковатые ветви которых торчали во все стороны и путались между собой, образуя черную паутину на фоне синего ночного неба. От каждого малейшего шороха меня бросало в жар, и сознание будоражили чудовищные картины того, что могло провоцировать эти звуки. Я мог поклясться, будто слышал, как кто-то нашептывал мне нечто зловещее шипящим голосом, но вскоре различил в этом звуке чавканье слякоти под моими ботинками.
К середине пешего пути, я перестал настороженно прислушиваться к шорохам вокруг. Я позабыл о пугающем окружении, так как всякую тревогу вытеснила усталость. Мои ноги промокли и очугунели. Я едва волок их. Рука, в которой я держал ручку чемодана, окоченела от холода и ныла от тяжести. На каждом шагу чемодан больно ударял по лодыжке. В желудке неприятно посасывало. Я взвыл и бесстыдно захныкал от бессилия, зная, что на мили кругом ни души, чтобы меня уличить.
Расстояние в шесть миль я преодолел за три часа, и в десять тридцать вечера я, усталый и измотанный дорогой, уже плутал по узеньким улочкам незнакомого мне ранее городка, в поисках Фаргейн-стрит. Я осведомился у проходящего мимо по тротуару пожилого мужчины, как мне лучше пройти, на что он указал мне вперед в том направлении, в котором я шел, и сказал:
– Прямо по Второй улице, до кладбища Одд Феллоуз, затем налево. Неприметная улочка.
Я поблагодарил старика и уже двинулся дальше, когда тот прокричал мне вслед трясущимся голосом:
– А чей дом, юноша, ищите?
– Дальберг-Актонов, – кинул я поспешно.
В ответ старик схватился за сердце и перекрестил меня правой рукой. Затем покачал головой, пробурчал что-то себе под нос, развернулся и зашагал прочь.
Я вспоминаю сейчас, что этот жест никак не насторожил меня тогда. Я лишь пожал плечами и
