гниющего мяса, ударил нам в лицо и заставил застыть. Мы долго стояли там, пытаясь разглядеть дальний конец этого прохода, а также говорящего и отвечающего, но не видели ничего, кроме неровных стен и каменного свода, и не слышали ни звука, ни движения животных.
Человек всегда боится того, чего не может увидеть. Мне было страшно лезть в эту чёрную дыру в скалах, но я сказал себе:
– Ты не должен бояться! Там нет ничего, кроме двух рысей, которые ругаются друг с другом из-за добытого мяса!
Я наклонился к Отаки и прошептал ей на ухо:
– Давай! Следуй за мной!
Она кивнула головой и улыбнулась, и мы двинулись в путь. Проход был таким узким, что мы не могли бы идти бок о бок, и на большей части его видимой длины он был не более чем на две-три ладони выше наших голов. Наши тела заслоняли свет от входа, и поэтому через каждые три-четыре шага мы пригибались к полу, чтобы пропустить свет и пытаясь разглядеть, что там впереди. Два очень длинных валуна, длиной с самый длинный из вигвамных шестов, образовывали здесь стены прохода, но когда мы приблизились к их дальним концам, то увидели, что дальше проход был неровным; местами боковые валуны располагались очень близко друг к другу, а иногда и далеко друг от друга, а под ними и между ними были боковые проходы, которых было достаточно, чтобы укрыть сотню – да что там, две сотни рысей. Я сказал сам себе:
– У нас не будет возможности подстрелить ни в одного из участников ссоры; они могут прятаться в тех тёмных уголках, где мы никогда не сможем их увидеть!
Тогда мы сидели, пригнувшись, на твердом, сыром земляном полу. Мы встали и попытались сделать четыре или пять шагов, которые должны были привести нас к первому из боковых проходов, и как раз в этот момент я увидел, очень смутно, то, что, как мне показалось, было огромной птицей, летевшей прямо мне в лицо. Я поднял руки, чтобы защититься от неё, и в этот момент тяжелое тело ударило меня в левое плечо, развернув меня спиной к Отаки, и мы оба упали с воплями и визгом ужаса. Но мы вскочили так же быстро, как упали, и, ведомые Отаки, побежали на свежий воздух. И так мы бежали, не останавливаясь, пока не оказались за пределами каньона в груде валунов. Затем мы повернулись и посмотрели назад, как раз вовремя, чтобы увидеть, как большой горный лев перепрыгивает с валуна на валун вдоль кучи справа от нас и в последнем длинном прыжке влетает в лес, окаймляющий ее!
– О, Апа! Это были горные львы, а не рыси! Мы едва спаслись! – воскликнула Отаки.
У меня болело левое плечо. Я потянулся ощупать его и отдернул руку, всю в крови; моя тонкая рубашка из оленьей кожи была там порвана. Пробегая мимо, лев глубоко оцарапал меня одной из своих лап с острыми когтями!
Отаки увидела рану и крикнула:
– Ты ранен, у тебя идет кровь; давай поспешим к тому источнику!
Мы спустились к нему, маленькому роднику в нижней части поляны, забрав по пути свои мешки м маасом, и там я снял рубашку, и Отаки промывала рану холодной
