сказал я себе. Через некоторое время я почувствовал, что мои слова сбываются, что все мое тело начинает гореть, плечо опухает, боль распространяется по спине, шее, руке. Я ничего не сказал об этом Отаки.
Вскоре мне пришла в голову мысль, что, сидя в этом положении, мы не сможем ни как следует прицелиться, ни как следует натянуть луки, а если мы внезапно вскочим, чтобы стрелять, лев услышит и увидит нас, и обратится в бегство прежде, чем мы успеем выпустить стрелы. Да, это было вполне понятно. Я притянул Отаки к себе и прошептал:
– Как только появится лев, как только мы его увидим, нам нужно бесшумно отползти назад и встать на ноги, а затем бесшумно двинуться вперед, держа луки наготове, и стрелять так быстро, как только сможем, увидев его.
Отаки дала понять, что поняла, и мы продолжили наблюдение. Моё плечо, вся верхняя часть моего тела, болели всё сильнее и сильнее.
Именно Отаки ближе к вечеру обнаружила льва. Она наклонилась вперед, чтобы увидеть его внизу, и я увидел, что она медленно отодвигается, опуская голову, и сразу понял, что она его заметила. Она посмотрела на меня; ей стало ясно, что я понимаю, что означают ее движения. Все еще сидя, мы понемногу поднимались назад, пока не добрались почти до дальнего края большой скалы, и каждый раз, когда я делал эти движения, мне казалось, что моё плечо и рука словно утыканы острыми шипами. Мы поднялись на ноги и медленно двинулись вперед, держа луки и стрелы наготове, и через несколько коротких шагов увидели льва – сначала только его голову и плечи. Он нюхал воздух, глядя прямо перед собой и по сторонам маленького ущелья, и поводил ушами вперед, назад и вбок, чтобы уловить любой предупреждающий звук, но ни разу не оглянулся в нашу сторону.
Мы стояли совершенно неподвижно и ждали; голова и плечи были для нас недостаточной мишенью. Но вскоре лев двинулся вперед, шаг за шагом, пригибаясь, и стало видно всё его тело, даже длинный, круглый, виляющий хвост, а затем, прямо у его ног, мы увидели двух детенышей, покрытых пушистой шерстью со светлыми пятнами, как у всех маленьких львов в течение нескольких лун после рождения. Все это мы увидели с первого взгляда, а затем медленно подняли и натянули наши луки и, быстро натянув тетивы и прицелившись, выпустили стрелы. То есть, так сделала Отаки; когда я попытался натянуть свой, моя левая рука подвела меня, и я чуть не выронил лук.
Но стрела Отаки полетела быстро и точно в цель, пронзила спину льва чуть выше правой почки и вошла в легкие. Он издал громкий рёв боли и гнева и повернулся, чтобы уйти обратно в своё логово. Я предполагал, что он может это сделать, и приготовился к этому, положив свою накидку из бизоньей шкуры у края скалы. Я пнул её, и она упала к устью прохода, и лев развернулся и выбежал из ущелья и побежал вниз по открытой прерии, а двое его детёнышей последовали за ним. Как он выходил из ущелья, Отаки выпустила еще одну стрелу, но она не попала в цель.
Пробежав половину поляны, лев перестал прыгать, затем пробежал несколько шагов, пошатнулся и упал, а двое детенышей подошли к нему и остановились рядом.
– Она умирает! Она
