тоже город, – отрезал Владимир.
– Это да, но кусок. А ты – мегаполис, весь.
– Ну что ж, такова судьба.
И Блок при этих словах пожал им руки и сказал, что он смычка меж ними. Покурили так, как разбойники нападают на караван и превращают его в вереницу танков, едущую по Афгану, и заказали еще по кружке пива, чтобы в нем окончательно утонуть. Это им не удалось, так как пиво само покончило с собой в их желудках, став бессмертным в виде опьянения трех поэтов и одного прозаика женского пола. И они взяли в руки по раку и устроили сражение ими. Побаловались отменно, прыснули со смеху в итоге и пошли гулять по Москве, гуляющей в душах их и отдыхающей в Казани, в Самаре, в Уфе. Ведь сами города несчастливы своими жителями – частицами души и нейронами мозга – потому, что Волгоград никогда не видел Одессу, хотя этого больше всего.
– Почему вы молчите? – не вынесла паузы Тэффи. – Я девушка, мне неудобно самой беспокоить вас.
– А у нас головы соединились и думали что-то одно, – ответствовал Блок.
– И что это было?
– Ты, – посмотрел на Тэффи и признался морганием, секундным отсутствием взгляда ей в любви.
Вскоре к ним подошел мужчина, неся в руке пиво, сел к ним за стол, представился:
– Первый и последний русский писатель. Соколов, так сказать. Учились в школе для дураков?
– Учимся там, – улыбнулась Тэффи.
Саша Соколов присел, поцеловал то место, где была душа Тэффи за секунду до этого – в танцующем воздухе, и сказал:
– Тэффи, это же вы? Ну вот. Я поцеловал вашу душу. Она была там, – он указал на место поцелуя рукой, – и снова коснулся губами его.
– Спасибо, – прошептала громче ядерного взрыва Тэффи и почувствовала холод Канады, идущий от гостя.
– В дурке лежат те, кто в ней сидят, – почти не шевеля губами, промолвил Саша Соколов и добавил: – Я знал, что сюда вернусь. Но не как Тальков – много раньше. Я не живу и не дышу. Я будто стал дуркой. Будто во мне лежат и сидят. Будто во мне разворачивается вся вселенная. Да, друзья мои, простите за это слово, есть только тюрьма и дурка. Тюрьма – это Земля, как сказал Бродский. Дурка – всё остальное. И в дурке укол – запуск ракеты «Восток», а таблетка – капсула, в которой возвращается Гагарин. Да – да. И еще.
– Я скажу, – прервал его Блок, – тюрьма – это время, дурка – пространство. Так?
– Так, – кивнул Саша Соколов и сделал настолько большой глоток пива, что его не стало меньше ничуть. – Именно потому многие никуда не едут, так как ждут Гагарина Иисуса. И догадываются, что в апреле 61-ого года Гагарина положили в дурку и освободили его арестом того, кто получит в 87-ом году Нобелевскую премию.
– По литературе?
– Да, по астрономии, – посмотрел на Маяковского гость и перестал от этого быть таковым.
За такой беседой они провели небольшое время и пошли вслед за Сашей Соколовым в музей – психиатрическую больницу, где он лежал.
20
Больница представляла собою аллею
