руку подошедшему Блоку и спросил:
– Александр, есть новый стих?
– Нет, ничего не писал, кроме пьесы, и в ней выразил мысль: «Если в пьесе трое мужчин и одна женщина, то это четыре измерения пространства, причем четвертое – женщина, и она – время».
– Круто, – прошептала Тэффи и тоже пожала руку сумрачному поэту, который обещал быть ярче любого солнца.
Пришел Есенин, засвистел и повел всех курить кальян в заведение «Босх». Они расположились с уютом и задымили, как дракон, чья четвертая голова – его тело. Вкушали наслаждение, как Достоевский сходил с ума и превращался тем самым в Ван Гога, и не испытывали сушняка, потому что пили «Нарзан», хлещущий из горла казненного человека во времена Петра Первого и не прекратившего фонтанировать. Есенин сказал:
– Маяковский – это заговорившие горы, я – поля и деревни, Блок – город. Я соединяю вас. Но кто же Тэффи?
Она сделала затяжку длиной в вечность и тринадцать секунд и ответила:
– Я и есть этот голос, плюс голос самого солнца, идущий сюда по небу и немного хромающий, так как он споткнулся о луну, перебегающую дорогу.
Блок посмотрел внимательно на нее, она приняла его взгляд и будто сделала минет его носу, отчего он чихнул и спрятался в носовой платок.
– Будь здоров, – бросил Блок самому себе и предложил после кальянной пойти к памятнику Маяковскому и читать там стихи. Все согласились и сделали глотки дыма, похожего на посмертную маску Ленина, сделанную им самим. Долго молчали, пока это молчание, вихляющее некультурно бедрами, не разорвала Тэффи, произнеся:
– Если солнце – Бог, то звезды его дети. Они скоро вырастут и заменят его. Но лампочки – это терминаторы. Потому Цой сказал, что «фонари все погаснут, а звезды будут светить». Он выступил за естественность. Одно смущает меня: Цой сам был роботом, подписавшим смертный приговор этой песней. Он совершил самоубийство. И ему оставалось только умереть. Что он и сделал. Способ не имел значения. Он уже был мертвецом.
– Да, его голос – голос киборга. Безусловно. И не только он, – кивнул Тэффи Есенин.
Та включила на телефоне фильм «Осенний марафон», достаточно громко, полистала его и спросила:
– О чем этот фильм? О том, что слабый мужчина разрывается между двумя женщинами, даже тремя, а сам спит только с одной? Да, конечно. Но смысл в том, что главная героиня – жена его, которая ждет, когда он приведет еще пару друзей и сделает счастливой ее. Потому она на куртке отрывает два рукава – два символа вагины. У нее есть один мужчина, любовник, о чем говорит ее мужу его любовница. А остальные ее два влагалища не нужны никому. Они оторваны. От реальности. Они пусты. Вот она так и поступает. Вот о чем фильм. Мужчине три женщины не нужны. Женщине нужно столько. Мужчин. Чтобы стать счастливой и сделать таким целый мир.
– Так и «Гардемарины», – подхватил тему Есенин, – о том же. Там же режиссер фильма женщина. Вот это ее подсознательное желание трех мужчин. Не только для себя, но и для всех идентичных ее женскому
