трусом, он подмигнул рыжей девице и приобнял ее за талию. Однако окружавшие его милые дамы, не понимая по-русски, продолжали, видимо, считать, что денег посетившего их достойного джентльмена хватит на всех.
Рыжая девица сняла с себя шейный платок и накинула на плечи Артемию Ивановичу. Это потрясло его до глубины души. Даже в Париже, не говоря уже о Щербаковом переулке, заигрывая с мужчинами, барыни не доходили до таких высот обольщения, как повязывание своего платка на шею понравившегося кавалера. И вовсе они не плотоядные, а очень даже милые! У Артемия Ивановича перехватило дыхание. Он попробовал вздохнуть, но затягивающийся все туже и туже у него на шее платок и рука рыжей девицы, зажавшая ему рот, не дали это сделать. Владимиров почувствовал, как казавшиеся только что такими прекрасными девицы стопудовой тяжестью повисли у него на руках. Его дорогие часы вместе с золотой цепочкой, только что вырванные из ловких пальцев Скуибби, мгновенно испарились. Множество рук начали шарить по его телу. Чьи-то тонкие ловкие пальцы влезли в карман, безбожно щекоча нежное брюшко Артемия Ивановича.
– Ой-ой-ой, не надо! – закричал он, извиваясь. – Мне же щекотно!
Гомерический хохот Владимирова привлек внимание полицейского. Полицейский свисток заставил девиц мгновенно исчезнуть. Оставшийся без опоры, Артемий Иванович плюхнулся прямо на мостовую, но тут же вскочил и дал деру, памятуя, что в полицию ни в каком разе никогда не стоит попадаться.
До Эбби-роуд он добрался только к вечеру, претерпев в своем путешествии столько мытарств, что даже не смог объяснить толком Фаберовскому, каким образом это ему удалось. Поляк сразу заметил его помятый костюм, отсутствие часов и бумажный цветок на лацкане.
– Чьи прелестные ручки на этот раз учинили такой беспорядок в доселе безупречном облике пана Артемия? – спросил Фаберовский. – От кого у пана в петлице этот цветок из кладбищенского венка?
Артемий Иванович молча проглотил издевательства поляка. Заплатив и за Владимирова, Фаберовский повез его к себе домой.
Дома поляк провел Владимирова прямо в гостиную. В прошлое свое посещение Артемию Ивановичу не довелось побывать здесь и он с болезненной завистью огляделся – ему всегда мечталось иметь свой собственный домик, а не таскаться по гостиницам и меблированным комнатам. Посреди гостиной стоял круглый стол, стулья, несколько покрытых летними чехлами от пыли кресел и небольшой столик у камина. В углу у стены – два больших мягких дивана-честерфилда с подлокотниками. Место у окна занимала пальма в деревянной кадке, в простенке между окнами висели большие швейцарские часы красного дерева с безжизненно свешивавшейся из окошка на пружине кукушкой. Стены были увешаны портретами и фотографиями в резных рамках, а на каминной полке стояла особняком фотография пожилого джентльмена с густыми бакенбардами.
– Отец Розмари, – пояснил Фаберовский.
– Господи, а это что за черт усатый?! – воскликнул в непритворном ужасе Владимиров, уставившись на одну из фотографий.
