после этих визитов. – Привыкает ко всему. Даже к демонам в обличье односельчан». Сейчас, когда они не бросались на него, и не пытались сделать какую-нибудь пакость, они уже не вызывали у него такой страх, как раньше. Брезгливость – да. Даже омерзение. Он всеми силами старался, чтобы не один из соседей не прикоснулся к нему. Но ужаса, как тогда, когда все это началось, уже не было. И еще его поразило, что соседи стали друг другу словно чужими. Родители не переживали за детей, а те, совсем не ценили родителей. Он видел, как сын Боровиковых, парень тринадцати или четырнадцати лет, бесцеремонно оттолкнул мать, которая мешала ему пройти. Толчок был настолько силен, что женщина упала. Сам отец Бровиковых, Иван, сидел за столом. Он повернул голову, посмотрел страшными пустыми глазами на барахтающуюся на полу женщину, и равнодушно отвернулся. Больше Порфирий не выдержал, и побежал домой. Надо уходить из деревни. Срочно!
Он отвязал дочь от кровати – боялся, что она уйдет куда-нибудь, пока он бегает за лошадьми.
– Пойдем, пешком, доченька! Нету коней в деревне. Ни одного. Мор на них напал. Видно, тоже дьявольское. Прямо жалко. Помнишь, какая у нас Лысаная была? Просто золото, а не кобылка. Хошь под седло, хошь запрягай. И Верного жалко. Какой пес был. Помнишь Верного?
Он нарочно бормотал всякую чушь, лишь бы не дать девочке заговорить.
– Ничего, еще свет будет часа два, а то и три. Уйдем далеко. До заимки не дойдем, правда. Но ничего, в лесу заночуем. Забалаганим и костер хороший сделаем. Переночуем. Не в первой.
Девочка спокойно стояла, пока он одевал её. Лишь внимательно следила за ним. Порфирий иногда ловил её взгляд, и быстро сплевывал через плечо – не сглазить бы. Её глаза потеряли страшную белизну и начали темнеть. «Неужели, Анечка возвращается? Господи, помоги! Я отмолю! Спаси её душу!»
Началось это, когда они еще даже не вышли за последние дома. Шаги дочери постепенно замедлялись. Потом она начала останавливаться. Плакать и истерить. Шла только потому, что Порфирий тянул её за руку.
– Я не хочу уходить.
– Доча, нам нельзя здесь оставаться. Надо идти.
Когда они вышли за последний огород, и дорога должна была уже нырнуть в лес, девочка окончательно встала.
– Мне. Нельзя. Уходить.
Хотя голос и в этот раз был Анечкин, но он сразу понял, что это говорит демон. Однако тут Порфирий уже не стал уговаривать. Демона не уговоришь. Он схватил девочку, забросил её на плечо и, не обращая внимания на попытки вырваться, побежал. Остановился он, только когда окончательно обессилил. Поставил дочку на снег, и задыхаясь, пробормотал:
– Ну вот, Анечка, почти вырвались.
Та секунду постояла с закрытыми глазами, а потом вяло повалилась на снег.
Он сидел на коленях и растерянно смотрел на дочку. Она выглядела мертвой: не дышала и сердце не билось. «Да что же это твориться? Хотел ведь спасти. Не дала нечистая сила». Он сбросил с плеч тяжелую, набитую под
