Протест, сперва глухой, вскоре разразился покушениями на жизнь Государя, к чему часть интеллигенции отнеслась как к неизбежному, а часть – с тайным одобрением. А со всех сторон травленный Царь, испуганный и разочарованный, своими же руками стал искажать свое великое творение. Начав за здравие, кончил за упокой. И так началось время репрессий, продлившееся до наших дней и закончившееся революцией.
В итоге интеллигенция, хотя одушевленная самыми благими намерениями, с первых же шагов сыграла пагубную роль. Будь во время реформ в России настоящая прогрессивная буржуазия, а не только что народившаяся и потому незрелая интеллигенция, Россия пошла бы иными путями и вместо хаоса настал бы рассвет нового дня. Но мне не хочется опережать события в моем повествовании. О разрушительной роли русской интеллигенции напишут более талантливые, чем я, и напишут, верно, много, и, может быть – кто знает! – среди них будет жрец русской интеллигенции Павел Николаевич Милюков19. Времени у него будет много, потому что, несмотря на свою новую тактику, ему не стать ни президентом Российской республики, ни даже министром.
В Берлине
Осенью я снова оказался за границей и начал заниматься в Берлинском университете. Берлин в те дни совсем не был таким чистым, красивым и процветающим городом, который мы видим сейчас. Новый Берлин начал возникать только в 70-х годах, после войны с Францией, когда Германия получила большие репарации. Когда я сейчас приезжаю в Берлин, то тщетно ищу те непритязательные двухэтажные домики, в одном из которых жил раньше. На их месте стоят громадные каменные здания. В прежних скромных старомодных домах не было никаких удобств, даже в самом элементарном смысле этого слова, но берлинцев это, казалось, не беспокоило, что нас удивляло. Так, как жили они, жили люди только в Богом забытом Царевококшайске20, но, по крайней мере, там они свою жизнь на разные лады кляли. О роскошных домах, построенных позже в Шарлотенбурге, никто не мог и мечтать, в тех местах не было ничего, если не считать небольших вилл недалеко от Тиргартена21. Столица в те времена больше всего была похожа на загородное поселение или, сказать точнее, на грандиозных размеров казарму. Обитатели знали друг друга в лицо, знали, кто на ком женат, знали, кто что делает и чуть ли не кто что готовит на обед. Характер столицы определялся переполнявшими город солдатами. Офицеры в городе были не такими, как в других местах, – здесь они смотрелись какими-то из дерева сделанными существами, которые только и могли одно – чинно, глядя прямо перед собой, шествовать вдоль улиц с моноклем в глазу и с прямым пробором в волосах на затылке. Говорили они на каком-то странном диалекте и притом в нос, бесконечно презирая всех гражданских, особенно тех, у которых ни монокля, ни пробора на затылке, ни приставки «фон» перед именем не было. Но оказалось, что перед этими жестяными воинами преклонялись образованные и в умственном отношении стоящие
