то было нарисовано над входом, почти стерлось, на кованой черной двери вечно висел замок. Между створками осталась щель, но лихомара в нее не заглядывала, а Ямищевская заглядывала и даже пролезала и вроде бы ничего, кроме хлама, не обнаружила.
У Ямищевской и дома была старина: дубовый резной буфет. Части его так удачно легли на дно, что оказались недалеко друг от друга. В одной из них хранился белый заварной чайничек. Лихомара наглядеться на него не могла. «Какое счастье, – думала она, – что он, падая в воду, угодил именно в буфет! Вон, самовар не угодил, и его уже почти не видно в иле». Но это Ямищевская сейчас говорила, что обожает старину. Когда все эти вещи появились у нее в пруду, она даже слов таких не знала, – «буфет», «самовар» и «чайник», – это лихомара ей сказала. «Ты-то откуда набралась?» – спрашивала Ямищевская. «Да как же их не знать?» – удивлялась лихомара.
Хоть лихомара и слыла ненормальной, а все же, как собирались они втроем, так и становилось видно, кто тут самый ладный. У нее-то фигура – как дымок от костра, – в тихую, конечно, погоду, когда он стройно поднимается кверху. А зайцевская подруга – пухленькая, вроде облачка. А ямищевская приятельница вроде и не пухлая, зато какая-то лохматая, – совсем за собой не следит… Все равно, лихомара ее побаивалась: вечно уставится, да так внимательно, чуть искоса, будто ворона на стеклышко. Словно догадывается, что лихомара ни знобить не умеет, ни туману напускать.
«Перееду, так она, уж точно, поймет», – думала лихомара по дороге в Ямищево.
А Ямищевская все выслушала (говорила, в основном, Зайцевская) и сказала добродушно:
– Да хоть завтра! Мне этот средний пруд и ни к чему. Раньше-то я бы тебя, Бреховская близко не подпустила, уж больно ты была вредная. Зато теперь ты прямо ангел, а не лихомара. Откуда что взялось? Мы ведь не зря с тобой одно время знакомство поддерживать перестали…
Лихомара опешила:
– То есть как – перестали? Я же помню: Зайцевская примчалась, мол, пожар у нас, того гляди, деревенские весь пруд ведрами вычерпают. «Можно, – говорит, – я у тебя пережду?» Так и познакомились. А потом она меня к тебе привела…
– Вот ненормальная! – воскликнула зайцевская подруга. – Да мы уже были знакомы. Я к тебе как к знакомой-то и примчалась тогда, Ямищевская от меня дальше.
– Да нет же, не были!
Ямищевская переглянулась с Зайцевской.
– Я ж говорила: что-то с ней тогда случилось. Помнишь? Ну, говорила же. Напрягись!
Зайцевская напряглась и из просто пухленькой стала кругленькой. Наконец, сказала:
– То-то она графиню начала изображать!
А Ямищевская из просто лохматой стала косматой:
– Бреховская, может, это после того, как у вас графский дом спалили?
– Может, – вздохнула лихомара.
– Вот! Наверно, подействовало.
Что с ними спорить! Как сгорел графский дом, она не помнила. Помнила, что до появления
