раньше у него так не получалось.
– Алька насчёт Наташки знает?
– В первый же день телеграмму послали. Раз не приехал, значит, не отпустили. Армия – не санаторий. А так, формально, – даже не жена.
– Как бы с горя в самоволку не рванул, – Клыш представил себе, как за тысячу километров отсюда рвется с короткого поводка вольнолюбец Поплагуев. Поёжился. Отобрал бутылку, глотнул, вернул Оське. – Где достаешь-то в безалкогольном городе?
– Это всё Фома! Раньше среди байкеров верховодил, теперь у винных магазинов. Ему тоже нынче свет с копеечку. Вернулся на гражданку, а Зулию-то Харис выдал. За Меркина, директора овощного магазина. Вот и пьёт беспробудно. Виртуозничает, как прежде, на мотоцикле.
– Как же он на байке – пьяный?
– Не-е! Байк на приколе. К вечеру выводит попастись. Растворит сарай, заведёт, голубятню откроет. Байк тарахтит, а он рядом среди дворняг. И – голуби в небе.
Из подъезда в светлом прорезиненном плаще, в жёлтых резиновых сапожках вышла Светка Литвинова. Приветливо помахала Клышу. Без церемоний отобрала у Грани недопитую бутылку.
– Хватит про Фому! Сам какой день жрешь без просыху! – Гранечка покорно сморгнул. – Ну представился папаша твой несусветный. Что ж теперь? Зато мать целее будет. Сам же говорил, – праздник!
– Праздник, – уныло согласился Гранечка. Он обхватил Светкины колени, вжался лицом. – Как жить-то с этим, Светочка?
– Вот урод, – Светка зыркнула на циферблат. Что-то прикинула. – Ладно, ступай, забегу прямо сейчас на часок.
– А не обманешь опять?! – Гранечка обнадеженно вскинул голову.
– Иди! Горе моё.
Боясь, что она передумает, Оська вскочил. Неловко кивнув Клышу, заспешил в подъезд. Перед дверью задержался:
– Сам-то надолго?
– Думал, надолго.
Светка проводила пухлую фигуру взглядом.
– Жалко его, недотепу.
– Он не недотепа. Он – нежный, – возразил Клыш. Заметил горькую усмешку. Подобрался. – Насчёт отца его… Ты что, на Оську думаешь?
– И думать не хочу! Вот уж о ком не пожалею! – оборвала разговор Светка.
Настаивать Клыш не стал. Мотнул подбородком на сарай Тиновицких.
– Оська говорит, Харис Алию замуж выдал? Как же согласилась?
– А чего она? Овца и есть овца. Стеганули и – пошла в стойло. Одно слово, – татарка!
– Как Фома перенёс?
– Нормально перенёс. Пьёт запоем.
Светка, махнув ручкой, вернулась в подъезд – вслед за Оськой.
Клыш бесцельно брёл по проспекту.
Город после первого снега стоял сырой и хмурый, будто с похмелья. Накрапывало. Потому улицы опустели.
Зато у винного, за татарской мечетью, где прежде давали с заднего хода, бесновалась толпа.
Клыш задержался у крыльца.
Оставалась
