по мере убывания. Также было и с продуктами. Вот и сегодня, когда сядут на СП, бортмеханик Ерёмкин заботливо отсосёт через шланг из бочки в заранее приготовленную канистру.
Наконец спорщики закончили выяснять, у кого больше стаж, и разговор иссяк. Кандыба взглянул на часы. Судя по времени, прошли половину маршрута.
– Вадим, прикинь время прибытия, – распорядился он. – А ты, Слава, запроси, включён ли привод?
– Уже запрашивал, включат через сорок минут, когда войдём в зону захвата.
– На точку выйдем через два часа тридцать минут, – сказал штурман, – ошибка – плюс-минус две минуты.
Командир удовлетворённо кивнул, привычно окинул взглядом приборы и, откинувшись на спинку сиденья, снова уставился скользящим взглядом в бесконечную белизну за бортом. В полярку он пришёл из ВВС несколько лет назад и ещё не устал восторгаться этим белым чарующим безмолвием.
Все члены экипажа имели стаж полётов в Арктике больше его и, видимо, потому давно перестали смотреть за борт, будучи абсолютно уверены, что ничего интересного там нет, и не может быть. Ну а восторгаться северной природой (тоже нашли природу!) их давно отучила суровая полярная действительность.
Собственно и Кандыбу, который всю войну пролетал в дальней авиации, мало, чем можно было удивить. Ему не раз приходилось летать в глубокий тыл врага, не раз гореть в подбитом самолёте и прыгать с парашютом, когда полёт становился невозможен. Но ему везло, он всегда дотягивал до линии фронта. Те, кого сбивали над целью, домой уже не возвращались. Многое уже стирается в памяти, но первый свой боевой полёт на Берлин он не забудет никогда.
Было это в 1941 году. В тихий августовский вечер на заходе солнца самолёты их полка, которые ещё оставались боеспособными, один за другим взлетели и взяли курс на запад. Предстояло нанести бомбовый удар по столице третьего рейха. Их не сопровождали истребители прикрытия, которых просто не было, сгорели в первые часы войны на земле. Поэтому, чтобы избежать встреч с вражескими истребителями, намеренно шли в облаках.
Предстояло преодолеть две тысячи километров. И всё в облаках, ночью, вне видимости земли без каких-либо трассовых приводов. Задача в то время не простая. В тот памятный полёт его экипаж ушёл на старом тихоходном самолёте, другие летели на более скоростных машинах.
Конечно, эти полёты вряд ли могли причинить немцам военный урон. Скорее имели психологическое значение. В то время, когда фашистские полчища стояли под Смоленском, надо было показать, что авиация русских жива.
И показали. Их налёта никто не ожидал. Ни один истребитель не поднялся им на перехват. В Берлине не соблюдали даже светомаскировку. Даже расчёты ПВО и те не сразу открыли огонь. Их тихоходная машина вышла на цель последней, когда все уже отбомбились. Очухавшись от первого потрясения, ПВО открыла шквальный огонь. Но все снаряды почему-то разрывались впереди самолёта. Это их и спасло. Потом поняли: немецкие зенитчики
