>
Однажды в свой законный выходной, а дело было в субботу, я решил прогуляться по городу. Давненько этого не делал, с тех пор, как приобрёл дачный участок и всё свободное, и не только, время отдаю его благоустройству. Город мелькает у меня в ветровом стекле автомобиля по дороге туда, совсем бывает незаметен по дороге оттуда, а на работу – так я вообще на метро езжу. Короче, как изменился город со времён моих пеших прогулок я, к стыду и позору, и не знаю.
Я вышел на лестничную площадку панельной девятиэтажки и первым делом вызвал лифт. И пока где-то наверху что-то перещёлкивается как в троллейбусе, а снизу с тем же характерным воем, набирая скорость, поднимается ко мне кабина, я энергично борюсь с заедающим замком в квартиру. Лифт оказался быстрее: пришёл, раздвинул в стороны половинки дверей – я всё ещё лихорадочно орудую ключами – ждёт. Сейчас их закроет, сейчас… Поехали! Я отчаянно бросаюсь к суживающемуся проёму с вытянутой ногой, и створки, наткнувшись на неё, прижав и поразмыслив, не оставить ли всё как есть, вновь открываются. Я же с облегчением предпринимаю вторую попытку запереть квартиру..
Тут появились соседи по этажу, молодая семья – родители и дочь лет пяти. Мы поздоровались и совместными усилиями отстояли своё право на лифт перед страждущими с нижних этажей.
Молчать в тесной кабинке было как-то неловко и я вежливо и безадресно поинтересовался:
– По делам?
Вышло не намного ловчее, чем просто молчание, но тактичные молодые люди одновременно ответили:
– Нет, мы в центр… Пройтись, проветриться хотим.
И, не давая мне больше высказываться, женщина спросила дочку:
– Знаешь, как наш город называется?
– Знаю, – ответила девочка и картаво продолжила:
– Питербулк!
В этот момент лифт резко остановился, свет погас.
– Крутой замес! – буркнул мужчина. Всем взрослым нарисовалась безрадостная перспектива ожидания монтёра, но свет загорелся, и лифт без происшествий доехал до первого этажа, где мы даже с радостью встретили запахи подвала.
Семейство ушло вперёд, благополучно минуя трёх старушек на лавочке у подъезда. Я же задержался, чтобы завязать так не кстати развязавшийся шнурок.
«Питербулк. Ха! Смешно… – думал я, стоя в нелепой позе перед бабушками. – Сейчас эти три корочки хлеба мне косточки помоют!» Однако я их не заинтересовал, а услышанный разговор был весьма странен.
– Слойка, из сто сорок третьей, расфуфырилась, повидло наружу.
– А в пятнадцатую семь лавашей вселилось.
– Здоровья нет! Крошуся вся…
«Оба – на, а то помилуй! Интересный танец! Питербулк – город хлебный… Ну что же, и я не прочь, вслед за соседями – семейством Ржаных: папой Круглым, его Половинкой, и дочкой Четвертинкой, – прогуляться до центра этого чудного города!»
Вот что отличает «совсем городского» от праздных туристов и деловых понаехавших? Может то что он почти не путает итальянские фамилии архитекторов – застройщиков? Или почти отучился от привычки сидеть на корточках где ни попадя? Да, это важно. Но истинного горожанина греет надежда, что за каждым синим забором роют новую станцию метро. А уж как добраться до ближайшей действующей он просто обязан знать и знает, и готов гордо, чуть высокомерно объяснить это любой по численности группе японских самураев.
Мне до недавно открытой станции было рукой подать – три остановки – так что пешком до неё сподручнее, чем дожидаться редкого по выходным дням трамвая.
Иду, наслаждаюсь, однако замечаю интересный факт: я невидим. Не то, чтобы прохожие беспрепятственно пёрли сквозь меня, нет, они видели меня, вернее, видели во мне некий безвредный естественный объект или явление, уместные в конкретной обстановке, вроде воробья, надписи на асфальте или сквозняка, и совершенно меня не стеснялись, продолжая заниматься своими делами и разговорами.
Выяснилось это, когда я, поравнявшись с двумя подружками, случайно наступил одной из них на босоножку. Девушка невозмутимо поправила её, запрыгав на одной ноге, и продолжила разговор:
– Плетёночка, ты такая загорелая, – обратилась она к подруге.
– Мне мой Штрудель абонемент в турбодуховку подарил. Всю зиму ходила…
– Кто бы мне что – нибудь подарил…
– Ты бы для начала занялась своей формой, Тесто Развесное.
– Это правда, – вздыхает девушка.
Правда – это то, что я воспринимаю окружающее, как само собой разумеющееся, без мыслей о всеобщем сумасшествии. И пусть! Посмотрим, что будет дальше.
Конец
