птицам. Когда работала челюстями, становилось легче. Учила ее мать, не говори с набитым (пшеном) ртом, учила, без толку. Ада спросила мужика: «А вы че бороду сбрили?» И закашлялась. Пшено не в то горло попало. Ада думала, что на этом месте она и кончится. Как птица. В сумку ее тогда и в контору к начальнику снесите. И ведь никто не хватится, не вспомнит.
Мужик сильной мозолистой рукой долбанул Аду по спине. Застрявшее пшено выскочило из Адиной глотки и попало мужику прямо на щеку. Туда, где раньше борода колосилась.
– Вот запейте! – Мужик протянул Аде бутылочку с красной жидкостью.
– Это еще что? – просипела Ада.
– Кровь. Шучу. Гранатовый сок. Сам выжимал. – И мужик сжал руки в кулаки. И Аде показалось, что вместо кулаков у мужика два спелых граната, которые вот-вот треснут.
– Это мой любимый сок. Спасибочки, – поблагодарила Ада и даже сделала идиотский реверанс.
– Знаю…
– Откуда?
– Мне мама ваша сказала. И чтоб бороду сбрил тоже…
– Да, да, вам так лучше, – заметила Ада. – У вас пшено на щеке. Я уберу?
– Почту за честь.
И Ада притянула мужика к себе. Так же, как он ее когда-то. И целовала его, целовала. Так упрямо, так горячо, так смело, как свою подушку поцелуйную не целовала. И не только в губы, а по всему лицу мужика рассыпала поцелуи, прямо как зерно рассыпают птицам, благодарно так, не думая наперед, освобождаясь от всего наносного.
Мужик поначалу обомлел от такого напора, а потом принял Аду в объятия и ответил поцелуйной очередью.
Он и она целовались. Дождь здесь был явно лишним. Он ушел: то ли на перекур, то ли вообще с концами. Ну зачем он здесь, спрашивается? Губам скользко, неудобно, и звук такой хлюпающий появляется, нехорошо это все, не по-людски как-то.
Он и она целовались. Стояли как монумент. Памятник любителям гранатового сока. Лыжная палка и пакет валялись бесхозно на газоне. Ворон и ворона уселись на памятник. Ну, то есть на головы целующихся. Ворон на мужика, ворона на Аду. Любители гранатового сока не почувствовали птичьего вторжения. Ворон с вороной сначала стучались клювами, радовались бездождевой жизни, а потом зачали на головах Ады и мужика потомство и тут же испражнились от нахлынувшего счастья так мастерски, что на памятник даже не попало.
– А как тебя звать? – спросила Ада мужика.
– Смотри… снег идет! – улыбнулся мужик, как шестилетний ребенок.
И на ладонь мужика опустилась снежника. Потом вторая, третья.
сне-г
сне-жный
сне-сти
сне-жинка
сне-жок
сне-гопад
Мужик и Ада набили сумку первым снегом. Снег – это вам не птицы-самоубийцы, не мужик с отбитыми бубенцами (все ли теперь целехонько, господи), снег, он, сука, тяжелый.
Несет сумку со снегом мужик в контору и выдыхает: фьюх-фьюх-фьюх. Но мужик сильный, он справится.
А Ада семенит за мужиком,
