потолка даже во время еды.
– Десять, – наконец выдохнула Мираксес. – Десять приёмов пищи между тем, как тень пододвинулась от одного символа к другому. Значит, осталось всего тридцать.
– Всего? Это целая бесконечность ничегонеделания! – взвыла я.
– Ну прости. – Она развела руками. – Я не умею двигать время.
Пробормотав невнятное извинение в ответ, я поджала губы. Мираксес делала больше, чем я, потому что я вообще ничего не делала и сжигала калории лишь периодическими набегами на туалет.
Низшие были бессмертны в Дуате. Тот факт, что я не могла убить их, если того потребует самозащита, не вдохновлял и не вселял надежду. Впрочем, как и мысль о том, что, возможно, мне придётся защищаться от тех, кого я вроде бы любила.
Мне не хотелось думать о них плохо, но им не стоило ожидать, что одинокая принцесса, заточённая в башне против собственной воли, с пониманием отнесётся к их решению. Какой бы идиоткой каждый из них меня ни считал, они долж ны были предугадать, что за столько времени в моих мыслях вспыхнут сомнения. А сомнения, как известно, обладают побочным эффектом: претворяются в подозрения. Которые, в свою очередь, не ведут ни к чему, кроме страха. А страх ведёт к ненависти.
Если они хотели напугать меня, то у меня для них плохие новости. И Габриэль, которому на выбросе адреналина я поч ти расплавила мозг, – ходячее тому подтверждение.
Я не верила в собственную силу, пока боль не вывернула её наружу, не обрушила на голову Габриэля. Теперь, хоть и смутно, я кое-что понимала о своих способностях. Понятия не имела, как ими пользоваться или хотя бы контролировать, но экспериментальным путём выяснила, что инстинкт самосохранения функционирует просто замечательно. Чего нельзя сказать о других инстинктах, с которыми каждый тихий час велась борьба и профилактические беседы.
Мне нужно было забыть о Габриэле. Забыть о романтической связи между ним и Аникой, о дружеской – между ним и Маат. Нас больше ничего не связывало. По крайней мере, ничего хорошего. Я планировала обратиться к нему за помощью лишь потому, что не могла попросить об этом никого другого. Но наша общая история была окончена. И уже давно.
Это осознание далось мне тяжело и в то же время легко. Там, где я приняла решение перестать любить его, не было боли. Там, где наши пути расходились в разные стороны, была лишь свобода. Я могла предпочесть страдания, могла потратить силы на восстановление того, что ему не подлежало. Либо могла принять. Принять, что между нами больше ничего нет и не может быть.
Я хотела это принять, по тысячному кругу проигрывая в голове то, что силой вырвала из воспоминаний Габриэля. Когда становилось особенно паршиво и больно, я перекатывалась на соседнюю половину кровати и прижималась к Мираксес. В отличие от меня, она спала крепко, но когда я подползала к ней, всегда интуитивно клала руку поверх моей. Это были те самые редкие моменты, когда я шмыгала носом и жевала сопли от радости.
Она была сильнее, умнее и лучше меня. Не она совершила кучу глупых,
