и имелись, то за деньги. Других подобные ему, если встречают, то понятно, чем это заканчивается для обоих. Сам Шалый ничего не рассказывает, да и не хочет признаваться, резонно скрытничает, а вот дружки его тоже тему не стремятся поднимать – сами мутные.
– Это верно, компанию подбирают среди себе подобных. За каждым таким не один грешок водится, только пока не запротоколированный. – Он снова помолчал, наконец, произнес: – Не могу тебя обнадежить. Мог. По моему убеждению, способен. В неволе такие только злее становятся, а хуже того, отчаянней.
Баллер будто недавно встречал Шалого, ровно сам на его допросе побывал. Что значит, судья. Насквозь видит, как рентген.
Поблагодарив, я поднялся к квартире доминошника, позвонил.
Любителя постучать на свежем воздухе звали Ефим Головко. Невысокий, тихий человек, вроде среднего возраста, но как выяснилось, уже полтора года как пенсионер. Потому домино и увлекся, что за зиму перечитал все старательно откладываемые прежде детективы, решив попытать себя в любимом спорте старых и новых приятелей из соседних подъездов. У пенсионера быстро переменяются вкусы и заводятся связи – стоит только выйти спозаранку во двор.
Головко об этом сам охотно рассказывал. Пусть мой визит его удивил, как оказалось, полиция до него так и не добралась, но все, о чем мог рассказать, Ефим охотно поведал, старательно припоминая всякую деталь.
– Вот право, не люблю я этой публики. Не понимаю даже. Что за прок сидеть друг против друга и напиваться. Да и разговоры, уж не сочтите за старческое брюзжание, слушать невыносимо. То всех поносят, то друг с другом собачатся, то в обнимку, то на ножи. Вот и в тот раз, обычно они под нашими окнами ежесубботне собираются, соседи к ним притерпелись, хотя трудно это таким словом назвать. Скрипя зубами выносят, так вернее. Раз участкового призывали, да проку, побеседовал и ушел. Они и наглеют.
– Вы время, когда эта четверка стала собираться, хорошо запомнили?
Головко хмыкнул.
– Еще бы. Моя супружница, она синхронно со мной на заслуженный отдых вышла, пристрастилась сериалы смотреть. Отечественные или турецкие мылодрамы, как я их именую. Новости заканчиваются в половине пятого, она сразу к телевизору. Выходные только свободны.
– А в тот день?
– Обязательно. Погода хорошая уже стояла, вот как сейчас, под двадцать градусов тепла и сухо, снег еще только лежал в углах двора. У нас солнце нечасто появляется и ненадолго, сами видите, дома по двадцать этажей настроили вплотную. Как жена за телевизор, я по традиции за дверь. Семенычу позвонил и Витьку, мы обычно втроем стучим. Вышел, а там уже эти двое столик заняли, поджидают. Один уже хороший, я смотрю.
– Авдея Шалого точно помните, – на всякий случай я показал фото. Головко охотно кивнул.
– Он самый и есть. Этот еще трезвый, но вечно всем недовольный, злой, больше всех орет. Детей еще обижает, дай повод.
Сердце
