дружеской руки, увидеть огонь костра, представить стремительный полет ласточки в необозримом океане неба, по которому, словно парусники, плывут облака, еще раз пережить напряжение борьбы и радость победы, мысленно вернуться к каждому, кто обогатил твою жизнь плодотворной идеей, дружбой, любовью… – каким богатством ты еще владеешь!
Незаметно за маленьким зарешеченным оконцем вечер перешел в ночь, а ночь отступила перед утренним рассветом. Григорий ни на секунду не сомкнул глаз. Такой роскоши он не мог себе разрешить – ведь ему еще так много надо было вспомнить.
Под утро дверь камеры, скрипя, отворилась. Григорий быстро поднялся. Для раздатчика суррогатного кофе и эрзацхлеба слишком рано. Неужто?..
Но порог перешагнул не тюремщик с конвоем, не поп, на появление которого можно было рассчитывать перед расстрелом, а элегантный господин, и камера тотчас наполнилась ароматом туалетного мыла и духов. В тусклом свете красноватой лампочки, горевшей под потолком, залоснилась гладкая прическа с безукоризненным пробором, заблестели стеклышки старомодного пенсне на сухом, с горбинкой, носу.
– Простите за вторжение, – проговорил господин так, словно находился не в камере смертника, а в светском салоне, – и разрешите представиться: здешний врач.
– Очень сожалею, но медицинской помощи мне не потребуется, так что…
Григорий продолжал стоять, надеясь, что непрошеный посетитель тотчас уйдет. Но тот, сняв пенсне, подул на стеклышки и принялся старательно протирать их, очевидно готовясь к осмотру и длинному разговору.
– Повторяю, вы напрасно беспокоитесь. Очень вам благодарен, но я хотел бы остаться один, – уже нетерпеливо сказал Григорий.
– Понимаю, понимаю и ваше возбуждение, и ваше раздражение! Это так естественно… Мне не хочется быть навязчивым, но поверьте, не только обязанности официального тюремного врача привели меня сюда.
– Тогда что еще?
– Разрешите сесть?
– А я имею право не разрешить?
– Так, так, ирония, бравада… Мы все прибегаем к ним в трудную минуту жизни…
– Господин доктор, минут у меня осталось в обрез. Напоминаю вам об этом.
– Я долго не задержу вас, и вы не пожалеете, что выслушали меня.
– Ну, что ж… – Григорий устало опустился на койку и вздохнул. – Говорите, и чем короче, тем лучше.
– Хочу сразу же предупредить, что я пришел как друг. Вы удивлены, но это именно так.
Григорию показалось, что его сильно толкнули в грудь, сердце бешено заколотилось. Неужели появился шанс на спасение? А что, если это новая игра, попытка сломить его волю перед расстрелом, вывести из равновесия? Любой ценой надо сдержаться, не выдать волнения!
– Странно. Меня вы не знаете, быть посредником между мной и еще кем-то не можете – ведь у меня здесь нет ни одного близкого человека. Следовательно…
