они предпочли бы иметь дом, в котором можно жить на правах хозяина, а не парк, по которому можно свободно разгуливать? – спросил он.
– Здесь вопрос выбора не стоит, – пояснил я. – Им предоставят новое жилье.
– С таким размахом сам Крёз[49] разорился бы. – Сцевин неодобрительно скривил тонкие губы. – Это…
Я догадывался, что он хочет сказать «чрезмерно» или «вопиюще», но сенатор сдержался и закончил свою реплику так:
– Слишком амбициозно.
– Крёз прославился лишь своим золотом, мой проект прославит Рим на века, – парировал я.
Теперь встал Тразея Пет, сенатор-стоик, и он осмелился произнести вслух то, чего боялись сказать другие:
– Да, расточительство, граничащее с безумием, – это ли не достойная нашего города репутация.
– А я не стал бы сравнивать мечты о величии Рима с безумием, – вступил в обсуждение Пизон, этот вечный примиритель и посредник. – Но возможно, лучше начать отстраиваться постепенно и по ходу строительства посмотреть, выдержит ли казна такую нагрузку.
– Нет, все до́лжно делать одним махом, – возразил я. – Так, чтобы окончание строительства было настоящим, а не промежуточным. – Я умолк, никаких реплик не последовало, и я продолжил: – Нет утомительнее дороги, чем та, которая постоянно ремонтируется, или дом, который все никак не достроят, или бесконечные восстановительные работы с их пылью, грудами хлама и объездными путями. Нет, мы должны вернуть свой город и сделаем это быстро, ко вторым Нерониям[50], то есть через год с небольшим. И когда этот день настанет, вы пройдете по новым, мощенным каменными плитами широким улицам мимо вновь отстроенных домов в открытый вестибюль Золотого дома, где мы устроим грандиозный пир.
Вначале мне хотелось описать им все в деталях, но теперь я стал сомневаться в том, что это пойдет на пользу моему проекту.
И тут встал недавно избранный сенатор Лукан:
– А разве тот или те, кто повинны в Великом пожаре, не должны понести наказание?
– Как такое возможно, коль скоро пожар возник от случайного возгорания? – удивился я. – Кто-то мог задеть и уронить лампу. Пусть так, но это еще не значит, что он сделал это намеренно. Этот человек и сейчас может не сознавать, что стал невольным поджигателем… Если он вообще сумел выжить в огне.
– Люди проклинают того, кто начал пожар, – упорствовал Лукан. – Они не называют имен, но, похоже, уверены в том, что поджигатель был.
– И то, что они не называют имя поджигателя, тоже о многом говорит, – подхватил Сцевин. – Возможно, они просто не осмеливаются его назвать.
С тем же успехом он мог ткнуть в меня пальцем и, как пророк Натан царю Давиду, заявить: «Ты – тот человек!»
Но Сцевин не был пророком, а я, в отличие от увлекшегося Батшевой[51] Давида, был невиновен и не стал смиренно признавать свой грех.
Более того, эти непрекращающиеся обвинения начали выводить
