после паузы, чуть мягче:
– А почему ты не спишь? Нет, подожди. Это очевидно, ночь сегодня бесконечная и безумная. Но в чем именно дело? Понимаешь?
Саша прекрасно понимала, даже если говорить об этом не хотела. Или не хотела говорить пять минут назад, но вот слова уже лились сплошным потоком. Может быть, он колдует? Он ведь может немного колдовать? Она подсознательно понимала: это не колдовство, это эффект, который Грин оказывает на людей. Один из множества.
– Это… видение. Со мной такого раньше не было. И я не хочу такого больше никогда. Нормального хочу. Понимаешь? Были страшные сны. Были образы. Но чтобы упасть посреди комнаты, начать кататься, смотреть чужими глазами и быть не в состоянии вылезти из этого чудовищного транса? Такое впервые. И это жутко. Это реально жутко, я не знаю, я будто застряла в ее голове, и, когда она умерла, господи, Гриша, когда она умерла…
Саша была благодарна ему за то, что он не пытался ее утешить, не хватал за руки, не давал обещаний. Он слушал молча, глаза темные и теплые, в них жили все отблески от камина – тысячи каминов.
– Ты нас напугала ужасно. И твои глаза тогда… И мы совсем не знали, чем тебе помочь. Валли, по-моему, сегодня лет на десять постарела.
Саша мотнула головой, невеселый смешок вырвался словно из самого сердца, не удержать и не остановить.
– Знаешь, что самое жуткое? В этом видении. В этом ощущении. Тотальная обреченность. Я лежала там. И совершенно не знала, что мне делать. Знала только, что я не властна над ситуацией. Над собой. Что эта штука – она вполне может меня убить. Что я совершенно перед ней беспомощна. Что я себе не принадлежу. Ты понимаешь?
И осеклась, только теперь, как всегда с опозданием, осознавая:
Ты понимаешь.
Две вещи нужно было знать о Григории Истомине. Первая: он был сыном Огненного змея, Звездного змея, Змея Горыныча, называйте его как угодно. И получил весь набор удивительных свойств, которыми обладал его отец. Такие дети становятся змееборцами, древними героями или умирают совсем юными. Собственное происхождение – меч над их головами, высасывает жизнь по крупицам, заставляет расплачиваться за каждый вдох, за каждое маленькое волшебство. И отсюда вытекает вторая вещь, которую нужно знать о Григории Истомине: он умирает. Каждый день, неотвратимо, понемногу. Его мать так мечтала стать матерью легенды. Мать, которая сама пришла к Змею, сделав из этого публичное заявление. Вся ее жизнь как одна большая оппозиция абсолютно всему. Его отец исчез, став жертвой разрушающейся Сказки. Какова же деструктивная сила Сказки, если огромный беспощадный Змей мог просто перестать быть? Мать пережила его ненадолго, ввязавшись в очередную авантюру и так из нее и не вернувшись. А Грин остался. Но остался ненадолго. С ним осталось его пророчество, осталась его чудовищная сила, жрущая его изнутри.
И с ним ты решила говорить о заложниках ситуации? Какая сказочная глупость, Саша.
Ей казалось чудовищно несправедливым, что вот эти две вещи всегда
