этот проклятый шум в ушах. В эти минуты я хотел рухнуть обратно на шконку, спрятаться под плед и никогда больше оттуда не вылезать.
Хуёвый из тебя самурай, Саша, подумал я, стоя в туалете. Я смотрел на себя в металлическую пластину, висящую на стене. Она заменяла зеркало. В ней отражался леденящий страх моих глаз. Ничего, у тебя ещё восемьдесят лет в запасе. Я пытался иронизировать, но мне плохо это давалось.
Первое время я заставлял себя просыпаться на завтрак. Тело изнывало после недавно начатых тренировок и недосыпа, поэтому оторвать себя от подушки было непросто. В 6:30 после утреннего пересчёта во всех тирах на час открывали закрытые на ночь ворота. На завтрак вставали лишь единицы – те, кому не помогали с воли. Среди них был и я. Это была почти единственная возможность получить пачку молока, упаковку сладких хлопьев и какой-нибудь фрукт. А если повезёт, и парни на раздаче окажутся нормальными, то оставшуюся еду продолжат раздавать среди тех, кто встал, пока она не закончится. Так я иногда возвращался к своей шконке с целой охапкой фруктов, хлопьев и пачек с молоком. Что-то из утреннего пайка я заносил братьям Боре и Роме, с которыми мы стали сближаться и иногда тренироваться в зале. Чем-то удавалось обмениваться, что-то просто отдавал парням, с которыми уже успел познакомиться. Себе оставлял лишь то, что съем. Фрукты были на вес золота, поэтому их я ценил особенно. Это был один из немногих способов получить хоть какие-то витамины в тюремных условиях.
Тем, кто был в лесных походах, не нужно объяснять, как ценится простая карамелька, когда ты неделю или две не видел сладкого. Примерно такое же чувство испытывали все заключённые. Банка Нутеллы или бутылка Кока-колы считались здесь серьёзными подарками. Но, что бы я ни ел, сколько бы ни запихивал в себя, я всегда оставался голодным. Словно поселившееся в животе чувство страха пожирало всю еду за меня. Перед арестом я весил 70 килограмм, а теперь за две недели похудел до неприличных 57. Это злило, и я налегал на всё, что мог съесть.
Сегодня мне повезло. Три небольших коробочки молока, три яблока и три пачки хлопьев. Две пачки молока, если получится, обменяю на апельсин, который видел вчера у Англичанина. Он говорил, что ему нужно молоко для чая, а мне нужен его перезрелый апельсин. Два яблока отдам Братьям, они обещали переговорить со своей братвой насчёт перевода в их тир, хотя это из области фантастики. Одну пачку хлопьев и яблоко оставлю на вечер. Значит, сейчас за ранний подъём могу побаловать себя двумя пачками хлопьев, залитыми безвкусной белой жидкостью, которую они называют молоком.
Я быстро проглотил свою добычу, не ощутив вкуса. Что-то в животе отозвалось урчанием. Видимо, этого зверя зовут страх. Покормил его, и можно ещё на часок завалиться на боковую. Охрана опять закроет ворота камеры, чтобы уберечь нас от свободы, и откроет их ровно в 9:00.
Завершив завтрак, я полез на свою шконку. Да, самурай из меня никудышный. Вместо того, чтобы бороться со своим страхом, я его
