и деньги.
На следующий день Луиза села в самолет и полетела через Ла-Манш и через Бискайский залив – все ради того, чтобы постоять в залах дворца тринадцатого века, полюбоваться просторами Сьерра-Невады и почувствовать нечто большее, чем позволяла монотонная тяжесть ее жизни, отягощенной болезнью отца и отсутствием матери. Она запрещала себе думать о том, что будет, когда шиллинги кончатся, когда она истратит все пенсы.
Она разберется с этим позже, сказала себе Луиза.
В Мадриде Луиза ела gambas[15] и boquerones con anchoas[16], пила канью и вермут. Она бродила по улицам с непроизносимыми названиями, пока не наткнулась на рынок под открытым небом, где один из продавцов на ломаном английском сообщил ей, что раньше эта улица была залита кровью, потому что по ней везли животных со скотобоен на кожевенные заводы. Он сказал, как рынок называется по-испански, а потом перевел это название на английский – “кровавый след”, – и Луиза поймала себя на том, что не может отвести взгляда от земли под ногами. По вечерам она ходила в одну и ту же таверну, куда когда-то захаживал Хемингуэй.
Таверна была маленькой и темной, и Луиза всегда садилась в дальнем углу с бокалом хереса – единственного напитка, который там подавали, наливая его прямо из деревянных бочек, стоящих за стойкой бара. В те вечера она много смеялась и больше, чем когда-либо, чувствовала себя собой. Придя сюда в третий раз, она заказала графин олоросо[17] и тарелку мохамы[18], заняла свое уже привычное место, не встречаясь ни с кем взглядом и избегая разговоров даже с официантами, и скормила большую часть алых рыбных полосок коту, который устроился рядом. На ней были новые чулки, которые она перед вылетом купила в “Маркс энд Спенсер” за пять шиллингов шесть пенсов. В конце вечера она поняла, что больше не хочет оставаться одна, и позволила какому-то мужчине увести ее к себе через Латинский квартал, а наутро даже не смогла вспомнить его имя.
Она ушла тихо, дошла пешком до Пласа-Майор, отыскала ресторан на самом краю площади, подальше от более людных заведений, заказала канью и тарелку calamares fritos[19], несмотря на ранний час. Ее губы блестели от жира. В кошельке у нее оставалось восемнадцать фунтов.
На следующий день она села в автобус, направлявшийся на юг.
Луиза знала, что ее решение забрать деньги и уехать могло показаться другим странным – а то и черствым, – но даже в детстве она не могла заставить себя хотеть того, чего хотели другие, делать то, чего от нее ожидали. Будущее виделось ей приговором, который со временем приведут в исполнение. “Ты слишком много думаешь”, – часто говорила ей мать перед тем, как уехать, бросив мужа и дочь, перед тем, как променять их дороги на неизвестные улицы и округа Парижа. “Ты слишком много думаешь, от этого будет только хуже”.
Луиза могла бы возразить, что ее мать поступила как раз наоборот – придумала, как выбраться
Традиционное блюдо испанской кухни – жареные креветки с чесноком.
Бокерон и анчоус – одна и та же рыба, отличается только способом приготовления: бокерон маринуют в уксусе, а анчоус солят.
Испанский сухой херес.
Филе вяленого тунца.
Жареные кальмары (
