со мной не разговаривает, – отчаянно произносит она. – Я все потеряла. Свою девочку. Свою Агаточку. И внука. Ты хоть понимаешь, что такое до полутора лет видеть, как он растет, а теперь не иметь возможности встретиться. Мое сердце каждый день разрывается на части.
Она плачет. И я вместе с ней.
Заметив уличную камеру, утираю слезы и сажусь в машину.
– Простите, – шепчу, закрывая дверь. Сделать этого не могу, так как ее крепко держат.
– Он и тебя убьет. Беги, – говорит она с горящими безумством глазами.
Кровь в венах стынет от такого.
– Что-о?.. – морщусь.
– Агату убил, я уверена. Думаешь, я не знаю, какой он дома? Чертов психопат. Он и тебя убьет, и Луку, моего мальчика.
Аврора пытается заглянуть назад.
– До свидания, – хриплю, резко дергая дверь на себя.
– Беги! – орет она на всю улицу. – Беги, дура!
Ее голос трещит в ушах, пока я еду домой, готовлю ужин и занимаюсь с сыном. До самого вечера в голове только эти дурацкие вопли. Сосредоточиться на чем-то невозможно.
Герман возвращается поздно. Вымыв руки, садится за накрытый к ужину стол и подозрительно осматривает кухню.
– Как прошел твой день? – спрашиваю улыбаясь.
– Отъебись, – цедит сквозь зубы, сжимаю ложку. – Я домой прихожу не для того, чтобы меня дергали. На работе проблемы, еще здесь лезут.
Молча отворачиваюсь. Улыбка стекает с лица.
Никогда не угадаешь, что ему не понравится.
От греха подальше иду к сыну. Переодеваю его в удобную пижаму с модными среди детей его возраста головастиками и пытаюсь успокоить, потому что мы забыли в машине его любимую игрушку – Алило. На самом деле, она слишком детская, но Лука слишком к ней привязан.
– Дорогой, завтра поедем гулять и заберем. Давай не будем сегодня беспокоить машинку?
– Алило!… Я хочу Алило!
– Что у вас случилось? – заглядывает в детскую Герман.
Лука как по команде зависает с открытым ртом.
– Ничего. – качаю головой.
– Я не слепой. Че ты ноешь? – обращается к сыну. – Ты мужик или кто?
– Гера, – прикрывая ребенка своим телом, умоляю: – Не лезь к нему, пожалуйста. Я принесу игрушку из машины.
Дергаюсь в сторону двери, но меня грубо отталкивают.
– Я сам принесу. Где ключи?
Паника внутри нарастает. Я давлю ее здравым смыслом. Герман не будет копаться в потайном ящике бардачка.
– Я схожу сама, – настаиваю.
Он подозрительно на меня смотрит.
– Ключи, – рявкает.
– В ящике. Под зеркалом в прихожей, – шепчу, чувствуя, что щеки горят от ужаса.
Пока муж спускается по лестнице, брякает ключами и хлопает дверью, молюсь Богу, чтобы он ничего не нашел.
А потом я слышу его обратные действия.
И они звучат зловеще.
Герман
